Андреевна, прочитали, что являетесь объектом моих сексуальных фантазий. Но, мол, на самом деле мои чувства глубже. И как в таком случае я должна себя вести? Не подать вида? Глупо. Он решит, что я засмущалась, как девчонка. Отчитать его? Тоже нет. За что? За то, что мальчик открыл мне свои чувства? Да какие там чувства? Он просто раскритиковал очки и описал мои волосы так, как он себе их представляет. Насколько помню, я никогда не ходила перед ним распущенной.»
Она встала с дивана и подошла к зеркалу. Оправа действительно была чудовищной. И как она раньше этого не замечала? Маша сдернула резинку и легко встряхнула головой. Волосы легли почти так, как в очерке Смирнова. Она всмотрелась в свое отражение. «Волосы, как волосы... Что он в них нашел? И что мне все-таки делать? Хм... А что если в следующий раз я действительно распущу их перед ним? И говорить ничего не надо. А он поймет, что я оценила его комплимент. Но тогда ведь получится, что я как-бы поощряю его. Ругать то его, конечно, не за что, но ведь и поощрять такое нельзя. А почему, собственно, нельзя? Ведь это его фантазии, а что в них плохого? Он не видел меня в таком виде, но включил воображение и описал, причем довольно точно!».
Она еще раз мотнула головой, заставив прическу разметаться и стать еще пышнее. «Я же наоборот бьюсь, чтобы эти переростки свою фантазию развивали, а не качали сочинения с интернета. А Смирнов развивает, так почему его не поощрить?».
От всех этих мыслей, Машино смятение сменилось каким-то непонятным томным волнением. Впрочем, волнение было как раз понятным, непонятна ей была его причина. Маша решительно отмела мысль, что охватившее ее легкое сексуальное возбуждение вызвано очерком ученика. Ведь подобные «неприятности» с ней случались и раньше, причем безо всякой причины. Правда обычно это состояние настигало ее, когда она ложилась в постель после долгого трудного дня, или в горячей душистой ванне. И Маша, как любая женщина, прекрасно знала, как с этим справляться. Она отлично знала свое тело и могла помочь себе расслабиться буквально за пару минут. Но делать то же самое сейчас она себе позволить не могла. Ведь тогда бы ее неизбежно начали мучить угрызения совести, что полученный оргазм и Миша Смирнов как-то связаны. А это было неприемлемо. Поэтому Маша просто заняла себя домашними хлопотами, и уже через 15 минут от былого возбуждения не осталось ничего, кроме маленького влажного пятнышка на ее трусиках...
* * *
Смирнов пошел домой пешком, хотя идти нужно было почти 5 остановок. Он был совершенно разобран после сегодняшнего занятия. В его голове поселились сразу 2 Мишки: один — жизнерадостный и сексуально озабоченный оптимист, а другой — осторожный, недоверчивый прагматик. Он шел, а Мишки в его голове вели ожесточенный спор:
— ... Тогда зачем она распустила свои волосы? Она кокетничает со мной. Я ей нравлюсь и она ясно дала это понять!
— Ни фига подобного! Она меня просто на место таким образом поставила. Вот, мол, написал про волосы, хотел учительницу в краску вогнать, а я взяла — и хвост распустила. И ты сам покраснел, и глазки опустил.
— Да нет же! Не хотела она меня смущать! Она приняла игру и ждет, что я в следующий раз напишу.
— Может быть... И что мне написать?
— Блин, вот бы ножки ее увидеть! Не только коленки, а повыше...
— Видел я и повыше. Тогда, в классе. А на дне спорта она вообще в трико была.
— Это не то. К тому же на занятии я ничего толком не разглядел...
* * *
Проводив Смирнова после их четвертого занятия, Маша схватила его тетрадку и сразу пролистала очередной очерк до последней страницы. Ожидания ее не обманули.
«Мария Андреевна села сегодня не напротив, как обычно, а сбоку от меня. Короткое платье открывало ее стройные ножки почти полностью. Так, что виднелся даже краешек более плотной вязки ее колготок. Я не мог оторвать глаз от этой границы между тем, что дозволено видеть каждому, и
