слово «всё» для парня, одержимого дьявольским планом и одурманенного соком белладонны!... Какое разочарование: портье сказал, что Петрашевского уже нет с раннего утра. Правда, он не выписался совсем, но теперь придётся караулить его — главное, чтоб он в течение дня всё-таки соизволил заскочить в свой номер. Портье поразился, как же похож тот, кто спрашивает Петрашевского, на самого Петрашевского, и подобострастно пропел, что не успел он переварить сенсацию, что сам Елисей Денисович удостоил посещением этот городок и выбрал именно этот отель, как тут же является ещё и его брат-близнец. И тут двойник Петрашевского, который покачивался и пугающе зыркал расширенными зрачками, но, судя по отсутствию запаха спирта или дыма, находился под действием чего-то явно более экзотического, чем наркотики, вдруг шарахнул кулаком по стойке и выкрикнул в лицо портье, аж стёкла зазвенели:
— Не твоё собачье дело, кто я такой!!!
— Дорогой, да я и не претендую! — отшатнулся от него портье. — Только вот, после такого нехорошего поведения вам следует немедленно покинуть помещение, а то вас выведут. Дождётесь нашего дорогого Елисея Денисовича во дворе и войдёте с ним, если он позволит. Хорошо?
— Хорошо... — буркнул Раис, не особо даже удивляясь перемене в себе. Ягоды изменили его сознание пока в очень слабой степени, но он уже сейчас смутно чувствовал: что произошло, уже не изменить, и чуть толку теперь вспоминать, каким он был. Это как если бы он прыгнул с обрыва: в свободном падении есть время осознать, что обратно на край не ступишь, а стало быть — лети, голубчик, лети...
Он угрюмо сел на скамейку перед входом в гостиницу и стал ждать. У него оставался ещё целый день, чтобы дождаться Петрашевского. Медленно тянулись часы, но Раис не забывал примерно каждые два часа съедать ягоду—две. Постепенно яд возымел действие, и несчастный искатель приключений пропал... Если до сих пор он просто был на взводе от нервных переживаний, то теперь его уже трясло, как припадочного. Усидеть на месте было решительно невозможно: всё тело само собой выламывалось, словно бесновалось в безумной пляске, и никакая поза не вводила в состояние покоя. Множество раз Раис порывисто вскакивал, начинал ходить туда-сюда, потом снова бухался на свой сидячий пост. Пот застилал глаза. Член стоял как каменный и с болью упирался в штаны, и эта неуёмная похоть выматывала не меньше, чем странная тяга к пляске. Мозги затуманились до такой степени, что Раис даже думать не мог ни о чём, но злое дело, что он готовился исполнить, мёртво сидело в голове.
Мимо странного, гримасничающего и бегающего взад-вперёд субъекта проходили постояльцы гостиницы, персонал. Отель старался жить своей обычной жизнью и по минимуму обращать внимание на Раиса, как бы чудовищно этот человек ни выглядел. Время от времени он даже сталкивался с кем-то из входящих-выходящих — вместо извинений изрыгал нечленораздельные проклятия, среди которых можно было только разобрать: «Шайтан... Шайтан... «. Те, кого он толкал, не решались возмущаться, а поскорее сторонились и переходили на скорый шаг. Кто-то хотел было пожаловаться портье и даже попросить охрану выгнать мерзкого дёрганого типа. Но среди персонала уже пронёсся слух, что это не простой дебил, а брат-близнец самого Петрашевского, ни с того ни с сего заявившийся сюда на встречу с ним. Значит — трогать его до возвращения «очень важной персоны» нельзя, а там видно будет. Поэтому охрана вынуждена была терпеть фигуру, совершающую безумные ужимки прямо перед главным входом в отель и отпугивающую клиентуру. Охранники лишь перекинулись между собой мрачной шуткой: вот ежели это никакой не брат Петрашевского, и даже не кум! Да кто б он ни был, стоит Петрашевскому хоть бровью повести в знак того, что эта встреча ему не в радость, — ох и отхватит безмозглый паралитик, ох и поквитаются они с ним за то, что посмел целый день
