в памяти наркотики, о действии которых доводилось читать в научно-популярной литературе, но никак не мог вспомнить, какой вызывает расширение зрачков до такой степени, что человек может смотреть только вдаль...
Было уже без четверти одиннадцать, и она всерьёз переживала, что её авантюрный, но глупенький возлюбленный не смог уговорить Петрашевского, или отказался от их гениального плана, или переел-таки ягод и теперь остывает где-нибудь под живой изгородью, или... мало ли ещё что. Но Раис ответил уже после первого гудка:
— У маяка, Бонни, у маяка!... Ты знаешь, где он: мы уже были там, когда гуляли по городу... Да! Уговорил... Не важно, как: не телефонный разговор... Скорей!... Всё, давай! Через полчаса чтоб у маяка!... Ягоды у меня ещё остались, не волнуйся, я меру знаю... Тебе тоже хватит, да!... Ну, всё, давай, ага...
И вот они уже обнимаются у старого сухумского маяка. Они не видят лиц друг друга, когда целуются и пожимают руки, и чтобы помахать друг другу и послать воздушные поцелуи, приходится расходиться на несколько метров. У обоих раскалываются головы, а у парня к тому же ужасно болит попа. Но они веселы, как мятежники на баррикаде. Побочные эффекты психотропного стимулятора можно и нужно перетерпеть, если хочешь оторваться по полной в этот исторический день! Нынче ночью «святая троица» добровольно превратится в банальных похотливых «собачек», а руководить «случкой» будет самозваный «собаковод» со своей ассистенткой, тогда как «собаковод», которого заказывали сами «собачки», спит себе и видит шикарные сны, как будто он разделился на десяток копий и занимается сексом сам с собой в удесятерённом формате...
И вот на пустынной дороге послышались торопливые шаги, и к площадке перед маяком подошли музыканты: контрабас, гитара и скрипка. (Они были, конечно, без инструментов.) Это были честные доггеры: явились без опоздания. Раис и Алёна нарочно минут пять не показывались в поле зрения, но потом он толкнул её в бок: «Пора» — и они поднялись из-за кустов, и небрежно, вразвалочку приблизились к избранным жертвам.
Айвазовская смерила Алёну презрительным взглядом и кивнула на неё Раису:
— Елисей Денисович, а почему вы не один?
— Бля, это моя ассистентка, прошу любить и жаловать.
Музыканты переглянулись. Бандарабан напряжённо спросил:
— Таня, ты уверена?
— Девушка, — обратилась Айвазовская к Алёне вместо ответа мужу, — не вы ли сегодня сидели в первом ряду?
— Ну, я, — сухо отозвалась «ассистентка порнорежиссёра» и сплюнула себе под ноги.
— Вот и поговорили... — многозначительно произнесла Бурхонова и грустно посмотрела в беспросветную ночную даль в направлении моря.
— Вы беспробудно пьяны, Елисей, равно как ваша ассистентка, — тоном учительницы сказала Татьяна. — По-хорошему, мы должны расторгнуть наш договор и отправить вас восвояси. Но я человек слова. И мои близкие, — она оглянулась на подругу и мужа, — тоже. Как решили, так и будем делать. Но я вас попрошу не выражаться и вести себя сдержаннее. Да, девушка, к вам это тоже относится! Если вы поклонник нашей группы, это ещё не извиняет...
— Да ладно, ладно! Извините, расслаблялись мы, с кем не бывает — перебил её пошатывающийся лже-Петрашевский. — А её Бонита зовут, мою ассистентку... Она подаёт надежды, она вам понравится! Да, Бонь?
— Простите, тётя Таня! — дурашливо улыбнулась Алёна, подставив лицо прямо к носу Айвазовской, пугая её неестественно расширенными значками.
— Что вы такое употребляете — абсент, что ли? — не удержался Бандарабан, изначально крайне негативно относящийся ко всей этой затее.
— Ну, что вы такое говорите! Какой абсент?! Прошлый... Не... Позапрошлый век! Исключительно колёсики! Пентабромил называется...
Даже с ядом в затуманенном мозгу, Раис со свойственной ему находчивостью ввернул название редкого психотропного препарата, запомнившееся ему ещё со школьных лет, когда к нему на улице
