там есть такая знаменитая фраза...
— «Я тебя породил, я тебя и убью»?
— Антоша, прекрати!!! — пропищала Лена, давясь от смеха. Она не могла больше сдерживаться: бросила возню с ремнем и уже хохотала в голос, с визгом, присев на корточки у кровати. Ее буквально сотрясал смех, дикий ржач, она не успевала отдышаться, хватала ртом воздух, хлопала ладошкой по ковру и продолжала заливаться. Вот за это он ей нравился — с ним всегда модно было поржать от души.
Сомов сначала изумленно взирал на это зрелище, но долго выдержать не смог. Боже, она смеялась!!! Звонко, заливисто — это было так заразительно. Он плюхнулся рядом на ковер и тоже схватился за живот. Это продолжалось несколько минут. Интимный настрой испарился...
— Ты не хочешь пить? — спросил Сомов, когда истерия, наконец, прошла.
— Нет.
— А я попью, — и он направился к двери.
— Эй, а ремень отдай. — Лена подбежала к нему. — Кстати, та самая фраза, которая запомнилась мне, «эй, поворотись-ка, сынку!» — и она потянула за пряжку, подтолкнув Антона обернуться вокруг себя.
Он не переставал удивляться ей сегодня. Но подчинился беспрекословно.
Когда он вернулся в спальню, он увидел Лену стоявшей посреди комнаты с ремнем в руках.
— Ты пугаешь меня, малышка, — насторожился он.
— Неужто ты считаешь, что я причиню тебе вред? — пристально посмотрела ему в глаза Лена.
Он подошел и как-то по-отцовски обнял ее, положив одну руку на талию, а другою погладив по голове.
— Ты непослушный малый. Я запретила без разрешения прикасаться ко мне. Ты ослушался. Мне придется принять меры, — с вызовом во взгляде и голосе произнесла Лена. Она обошла его со спины. — «Дай сюда руки», — она завела его руки за спину, обернула ремнем и застегнула настолько крепко, насколько могла.
— На пытки я не согласен... — пробормотал он ошарашенно.
— Жить будешь, — она взяла его за подбородок. — А сегодня я так хочу. Чтобы ты был беззащитным и всецело моим.
Она впервые была в этой роли, в роли хозяйки, властительницы. Это новое ощущение переполняло ее, мозг взрывался. Но отступать поздно. «В конце-концов, все когда-то бывает впервые» — подумала она и прикоснулась к верхней пуговке рубашки Антона.
Медленно расстегнула одну, вторую, потом еще, еще...
Всякий раз, когда пальчики Лены случайно прикасались к телу Антона, по нему пробегала волна мурашек. Когда она расстегнула последнюю, вытащила рубашку из джинсов, сбросила с плеч к запястьям, он вздрогнул. А она с довольным видом окинула его взглядом, как бы любуясь на свою работу.
— Даже боюсь предположить, что будет дальше...
— Доверься мне. Хотя... у тебя нет выбора, — Лена кончиками пальцев провела от его плечей вниз, к застежке джинсов, впитывая приятное тепло и запах его тела.
Она обхватила ладонями его лицо и ее (не его!) губы дрогнули. Она хотела утопить его в море ласки, хотела, чтобы он растворился в ней, как когда-то растворялась в нем она.
... прильнула к его губам. Страстным, горячим поцелуем обожгла его душу и разум... нежные соприкосновения языков выбивали у обоих почву из-под ног. Сомов страстно желал обнять, сжать эту чудесную девочку в объятьях. Но, не имея такой возможности, как можно сильнее прижимался к ней всем телом. Скованность обостряла все ощущения. Сладострастная истома давно разлилась по телу, возбуждение набирало обороты...
Он боялся облажаться... он был на грани... он захлебнулся в пучине нежности и страсти... а ей нравилось играть с огнем. Она целовала его за ушком, язычком коснулась мочки и пробралась внутрь, рисуя там причудливые узоры.
— Детка, ты такая... чудесная... я хочу тебя... — прохрипел Антон и начал прижиматься к ней бедрами. Она почувствовала, что напряжение его велико. «Пора» — мелькнуло в ее хмельной головке.
— Все будет, мой хороший, все будет...
Лена провела язычком от шеи к ключице и ниже, обвела кружочки вокруг сосков и поцеловала их, слегка прижав
