улыбнулась. Я легонько толкнул тебя в плечо, ты поняла намек и легла. Я лег на тебя, целуя в шею, держась одной рукой за шею, а другой, направляя кусочек себя в тебя. Плавно я вошел. Ты простонала. Дальше я действовал точно, четко с непрерывным ровным ритмом, я смотрел тебе в глаза, а ты смотрела в мои иногда закрывая и постанывая от удовольствия. Мы хотели запомнить друг друга такими, влюбленными любовниками. Хрипы мертвых были уже не далеко, Их фигуры было уже не сложно рассмотреть, пусть не четко, но были уже видны их омерзительные гниющие лица. Они стекались к нам со всего города, ровно по лини сумерек, вслед уходящему солнцу. Но у нас еще было время и нам нельзя было его тратить попусту.
Ты прислонила мое ухо к своим губам и прошептала: «Я хочу, чтобы эти мертвые уебки видели нас, видели жизнь, хочу смотреть им ы глаза». Ты встала на четвереньки лицом к надвигающейся толпе мертвецов. Я поводил головкой по твоим губкам, немного вставляя ее. Ты повернулась ко мне с улыбкой, в газах горела жадность и желание обладать им, чувствовать в себе. Я рывком вошел, взял тебя за ягодицы. Хрипы и рыки гниющих трупов стали заглушать твои громкие стоны и частые хлопки моих бедер по твоим ягодицам. Я словно римский легионер ритмом барабана ведущий солдат в бой, отбивал странный, сильный, мощный, гулкий ритм на твоей попке. Заставляя тебя стонами подпевать этому ритму. () Ритму идущих на смерть, но пляшущих на острее ее косы безумный танец пьянящей страсти. Я не видел, но знал, что глаза твои горят, ты опустила голову вперед и вниз. Ты замолкала, а потом разрывалась стоном, пальцами сжимала плед, разжимала и снова сжимала, будто что-то ищешь на ощупь.
Они были уже настолько близко, что их вонь стала окутывать нас, но нам было уже все равно мы не обращали никакого внимания на них. Я вернул тебя в исходную миссионерскую позицию, ты подняла ноги, и развела их настолько высоко и широко, насколько это было возможно. Я видел, ты была счастлива. Ты просто сходила с ума от удовольствия. Ты мотала головой из стороны в сторону, стоны были уже криками, ты кусала губы, впивалась до крови ногтями в мою спину, обхватила меня ногами и сжимала, тело извивалось, казалось ты просто не знаешь куда себя деть, тебе никогда не было так хорошо. Твари были уже в нескольких шагах от нас. Но кого это заботило? Точно не нас. Я чувствовал, чувствовал как что-то внизу твоего живота нарастает, и то же нарастало на кончике моего члена, еще чуть-чуть, еще пару минут, и вот оно, вот, вот, оно уже здесь, словно атомный взрыв. Нас взорвало и унесло на небо, подбросило и опустило и еще подбросило и опустило и еще раз. Ты прокричала: «ДААА!». Я прокричал что-то нечленораздельное. Я упал не тебя, через минуту я пришёл в себя, и поцеловал тебя. Ты же все еще находилась во власти удовольствия. Расплываясь в улыбке и нет осознано гладя мое тело. Из под пледа я достал нож. Одним резким точным движением я ударил тебя. Холодная сталь в секунду нагрелась от жара твоего тела. Ты умерла быстро, не заметив и не поняв этого. Сразу.
Этого я и хотел, этого хотела ты. Ты умерла счастливой. Я хотел было ударить себя ножом в грудь, но не успел, чьи то зубы вонзились в мою руку. В ногу, в зад. Меня сожрали, сожрали заживо. До последнего момента я закрывал собой твое тело. И все время пока от потери крови и боли не разорвалось мое сердце, я кричал твое имя. До последней секунды я кричал не от боли, я кричал только твое имя. Чувствуя, как отрывают от меня куски плоти, как рвут мои жилы. Лишь имя, только имя. Рассвет освятил новую картину мира, мертвую и пустую. В лучах первого солнца нового дня новой планеты, в утренней туманной дымке, по среди площади маленького городка лежали два окровавленных голых скелета. Казалось, они обнимаются в последнем экстазе любви. Так умерли последние люди на мертвой планете. Так умерла последняя любовь.
