рассказывать о «прощальной» поездке на турбазу, а я все любовался на Яну. Наконец, пресытив мозги всех 20 человек организационной информацией, к нам в класс ворвался какой-то школяр, каких Дудин и Бураков называли «шкеты поганые».
— Тютин, тебе чего?
В дверь пролез семиклассник Тютин. С ним у меня связан целый каскад воспоминаний и эмоций. Во-первых, Тютин якшался с Дудиным и с кавказцами на нашем районе. Пил и курил с ними. В 13 лет. Маленький, юркий, дерзкий, но при этом с удивительно правильными чертами лица и светло-голубыми глазами. За партой сидит — так и не поймешь, троечник он или отличник. А как в спортивке на улицу выйдет так все, прощай очередная магнитола.
Веселые были годы.
А во-вторых,...
— Да, я блин это... Класс потерял... Они того... улетели.
Юлия Борисовна под всеобщий хохот класса искривила тонкие губы в саркастическую усмешку:
— И куда же они улетели без такого орла?
Тютин невозмутимо отвечал:
— В Австрию, куда ж, блин, еще. Я это, пытался за шоссе самолета зацепиться...
Что за чушь он несет? Тут уже филолог во мне не выдержал:
— За что зацепиться?
Тот зыркнул на меня своим быстрым недобрым взглядом и ответил:
— Ну за колесо самолета!...
Борисовна вышла из-за стола и подошла к Тютину, сказав, что может отвести его в его же 7-й класс.
— Или он может здесь посидеть? — обратилась она к нам.
Дудин и Бураков загоготали, некоторые парни тоже:
— Давайте, ведите его сюда, он нормальный типок!
Но подавляющее большинство закричало:
— Нет, ведите его в класс, уведите, пожалуйста, он мешать будет, приставать, он...
Вот здесь и настало время для моего «во-вторых». Он был сирота. Из детдома. Отсюда и такие нравы и мат через слово и прочие увлекательные истории с Дудиным и гопотой. При нашей школе детдома не было. Тогда только вводилось так называемое инклюзивное образование. Теперь он и подлобные ему бедняги были обязаны учиться не только в интернатах, но и в обычных средних школах.
Церемонно закатив глаза, Юлия Борисовна вышла вместе с Тютиным из кабинета. В классе зашумели:
— Че вы не дали ему остаться, сцуки, а? норм же паря...
— Ага, — заговорила Маринка Попова, весьма приличная, надо сказать, девочка, — ты не помнишь, что сама Юлия Борисовна про него рассказывала? Он куртки обворовывал, а его брата старшего посадили за... за... ну в общем...
— Изнасилование, — закончил я.
Яна обняла мою руку и спросила:
— Наверное, это все равно неправильно, что мы так выгоняем его? У него же никого нет... Он же из... детдома.
— Понимаешь, Яна, — отвечал я — у меня есть пара знакомых с детдомов. Они действительно достойные ребята, хорошо учатся, занимаются спортом, я сам с таким в одной команде играл. Но такие, как он... Вот увидишь, он через три-четыре года уже учителей лапать начнет.
Как-то нам та же Юлия Борисовна рассказала историю, как Тютин клеил девочек. Он бесцеремонно хватал их за ягодицы, грудь или, что реже, руку, подводил к себе и наглым образом целовал. «У нас все по-взрослому,» говорил он.
Вскоре класснуха вернулась и своим пронзительным сопрано завела:
— Я разочарована, 11А, выгнать бедного ребенка! Вы же и сами видите, какой он озлобленный, зачем давать лишний повод проявить свою негативную сторону. Всегда есть место милосердию.
Я надолго запомнил эти слова...
— Вы знаете, это сродни фашизму так воспринимать Тютина... то есть, Олега.
Ну тут уж я взорвался:
— А демократично, значит, пускать таких бесстыжих пошляков и проходимцев в класс?
— Вы просто должны не обращать внимания, Федя, только и всего. Не расстраивай меня, будь гуманным.
Вот так она всегда. «Не расстраивай!». Ей можно, а мне нет.
Яна тихо прошептала мне: «Не связывайся с ней».
Я и не стал.
На том классный час закончился и все мы разбрелись по домам. А еще через месяц состоялся выпускной бал, на котором все обмывали прошедшие экзамены,...
