Витька с Линой сидели в оцепенении. Потом Лина шевельнулась, вздохнула, провела рукой по Витькиному плечу и спросила: — Ну как? Говоришь, не бывает колдовства? — Ты что, сделала нас невидимыми? — потрясенно спросил Витька. — Вроде того, — ответила Лина. — Это еще что! Вот весной, когда писали контрошу по физике, я не подготовилась, потому что ухаживала за одной девочкой. Она... ты ее не знаешь. Она была сильно больна. Так вот: я дала нашей Кире Степанне пустую тетрадку, и она поставила мне там жирную «5», и в журнале тоже. Еще и похвалила перед всем классом! Вот это колдовство, а? — А девочку ты тоже... — Чуть-чуть. Я не знаю, сколько помогла я, сколько лекарства, но она поправилась, хоть врачи приговорили ее... — Слушай, Лин! — А? — А давай... давай полетаем! Раз ты умеешь! И я с тобой тоже! Давай? — Я боялась. Боялась одна. А сейчас... Но... — Что «но»? — Тут нет никаких правил... Короче: это опасно. Я не могу объяснить тебе. Я сама еще не все чувствую, а что чувствую — не понимаю. — Все равно! Давай, Лин! — Хорошо. Закрой глаза.Витька зажмурился, чувствуя, как тело его снова теряет вес. Он вдруг вспомнил, как летал во сне: нужно просто устремиться вверх, и тогда... — Вить! СМОТРИ!..Витька открыл глаза. Они с Линой парили над кроватью. — Ух!... Попробуй вперед!... — шепнула Лина, и сама подалась к окну. — Не бойся! Можешь отпустить меня, я тебя держу.Они подлетели к окну. Лина улыбнулась Витьке — и вылетела прочь с чердака. Захлебнувшись сладким ужасом и восторгом, Витька вылетел вслед за ней. — Ааааа! Ииииии! Вот это даааа! — визжала Лина, танцуя в лунном луче. — Я еще никогда так не летала. Виииить! Как здоооорово!... Эгегееее! — Эгегегееее! — подхватил Витька, и они принялись восторженно орать, отлетая прочь от дачи. — Перебудим всех!.. — Ничего! Никто не услышит! Эгегеееее!..Они летели, обжигаясь о прохладу ночи, а вслед им лаяли собаки. Голая Лина, купающаяся в лунном свете, была умопомрачительно красива, и Витька подлетел к ней. — Что? — Ты очень красивая, Лин. Я... я даже не могу сказать тебе... — А ты не словами скажи. Скажи...И вдруг Витька ощутил, что Лина понимает его без слов. Он будто почувствовал ее в себе, внутри — и это было так здорово, что у него закружилась голова. Черная ночная бездна под ним и сверкающий лунный океан сверху опрокинули его, и он врезался на лету в Лину. — Ай! Чего дерешься?... Ооооу! — Лина взвыла, потому что Витька обнял ее и стал ласкать прямо в воздухе.Он ласкал ее лихорадочно, будто торопился объясниться в любви каждой ее клеточке. Он слюнявил ей соски, бодал ее пухлые груди, облизывал ее, как ласковый пес, спускаясь все ниже, и наконец прильнул губами к тому месту, которое недавно горело под ударами его писюна. Лина растопырилась пошире... — Ааааа!... Ты что? Тебе не противно? — А тебе? — Мне? Ааааа! Витюся, миленький, зайчик мой... Я умираю!... Еще, еще так, еще...Она танцевала в серебристом мареве, а Витька пролизывал ее насквозь большим мягким языком, горящим от соли. Вскоре Лина выгнулась — и вдруг, обхватив ногами Витьку, взмыла вверх. Ее раздирал крик. У Витьки екнуло в груди, но он крепко держал ее за бедра и старательно работал языком, исторгая из Лины все новые и новые счастливые вопли. — Аааааооооуу! — Лина смеялась от счастья и наслаждения, и смех ее был серебристым, как луна. Из ее складочек брызгало тягучими каплями, стекавшими по Витькиному лицу, как мед, — и сам Витька брызгался серебряными звездочками, вылетавшими из его писюна...Они летали высоко — там, где было холодно и ветрено, — и Лина сама стала холодной, как ветер. Изнемогая от наслаждения, она смеялась звонким прохладным смехом, — и вдруг Витька увидел, что сквозь нее просвечивает луна. — Лина! Ты прозрачная! — крикнул
