холодный ток, смешиваясь с огнем, кипевшим в яйцах.Этот момент совпал с пронзительным визгом Лины, и Витька вдруг понял, что его, Витьки, уже нет, и нет Лины, а есть единый ком холодного лунного огня, кипящего там, между ног. Все это отпечаталось в Витькином сознании оттисками, отрывочными и бессвязными, как след сновидения в памяти. Мелькнула мысль, что он, Витька, сошел с ума, — и тут же исчезла, растворившись в леденящем блаженстве.... Они излились друг в друга до последней капли. Свечение понемногу гасло, и холодный ток в их телах замещался понемногу томным, усталым теплом.Лунный луч по-прежнему пронизывал их, и Витька вдруг заметил, что их кожа стала серебряной. — Что это? — спросил он, как только смог говорить. — Ааааа... — отозвалась Лина. — Это луна. МОЯ луна. — ТВОЯ?.. — Да... Она была с нами, ты чувствовал? — Как это, Лин? — Я не знаю, Вить... Я честно не знаю — и сама не понимаю. — Это какая-то тайна, да? — Да. — Расскажи мне! Пожалуйста! — Я не знаю, как это рассказать...Лина прижала Витьку к себе. Помолчав, она продолжила: — Хорошо... Я расскажу тебе. Только тебе. Дружбаны не поверят, мамы давно нет, а отец... Он странный у меня. Неважно... Слушай. В тот день, когда мне... в общем, когда дед Савельич хотел зарубить собаку, а я... В общем, тогда было полнолуние. Как сейчас. И... понимаешь... в ТОТ момент... Я плохо помню это, мне было очень больно, ну... так же больно, как сейчас было хорошо, понимаешь?... Так вот... Когда меня пронзила боль, вместе с ней меня пронзил лунный луч. Он вошел в меня вместе с болью, понимаешь? Я не знаю, что это. Я никому не говорила об этом. И мои волосы... это не просто седина, как думают. Отец брил их, а они отрастали прямо под бритвой.Витька лежал на Лине, уткнувшись ей в шею, и растворялся в новом, опустошающем чувстве невесомости, наполнявшем его, как губку. Он не чувствовал веса, не чувствовал своего тела, и ему казалось, что они с Линой парят где-то рядом с луной.Открыв глаза, чтобы рассмотреть ее удивительные волосы, Витька вдруг вскрикнул: — Лин!... Смотри!Они действительно парили в лунном луче, приподнявшись на метр над кроватью. Сладкий ужас — тот самый, знакомый ему — наполнил Витьку... — Но как же?... Этого не может быть! Не может быть... — шептал он, обнимая Лину. Его «не может быть» будто прибавили им веса, и они с Линой мягко опустились на кровать. — Не может быть? — странным голосом отозвалась Лина. — Я уже летала. Одна. Тоже в полнолуние. Сначала летала во сне, а потом проснулась... И увидела, что я — под потолком. Я чуть не умерла тогда... Я упала и больно ушиблась. Но потом летала опять... — Но как это может быть, Лина? — Я не знаю. Раньше я боялась этого, страшно боялась, оно было для меня как тайное проклятие. А потом, где-то год назад, я стала изучать... Я еще почти ничего не знаю. — Кто же ты, Лина? Кем ты стала тогда, в ту ночь? — Не знаю. Может быть.... .. может быть, я стала колдуньей. — Колдуньей? Колдовства не бывает! — Не бывает? — таким же странным голосом отозвалась Лина — и вдруг приподнялась под Витькой и крепко сжала его.В этот самый момент открылась дверь, и в лунном луче показался профиль Лининого отца. — Лина! Лина!!! — громко крикнул он. Он был в ярости.«Молчи и не шевелись!» — услышал Витька голос Лины, ясный и требовательный, хоть и видел, что она не раскрывала губ. Он подчинился, застыв единым изваянием с ней, и старался не дышать.Лунный луч освещал их не хуже прожектора, и не заметить их было просто невозможно. Но Витька ясно видел, что взгляд Лининого отца, острый, как бритва, проходит сквозь них, как сквозь пустоту. — Спит пацан... — сказал он, будто оправдываясь перед кем-то. — Нет, она не проведет меня, не проведет... — бормотал он, уходя прочь.Закрылась дверь, и бормотание затихло.Несколько секунд
