Вечер синие чернилаЛьет без меры за окном.Необузданная силаВетром давит в старый дом.Разговор неторопливыйВдруг споткнулся о стакан.Захрустел грибок сопливый.Дернул водку. Крякнул сам.Будто с духом собираясь,Молодой, набычив взгляд,Ни к кому не обращаясь,Вдруг промолвил невпопад: — Пуритане отдахают!Я могу наоткровя?Вот сижу, молчу, гадаю,Может, всё конечно, зря... ,Может в пьянке повредилсяЗахмелевшей головой,Только я спросить решился,Ты не смейся надо мной...И опять дымок струитсяУзкой лентой в потолок,В тишине, ума царице,Новой выпивки рывок. — Закуси! — Да, вроде сыты.Корнишончик на зубок,И стеснения убиты.Развязался язычок: — Со своей у нас все гладко,Только, как-то, не в струю.Предложил бы, правда, ГалкеЯ морковину твою.Просто так, для перемены,Чтоб немного раскрутить:Что ни ночь — лежит поленом,Даже зло к другим уйти!Может быть, хоть ты растопишьВечный лед в жене моей!По загранкам — пол — Европы,И нашел... подругу дней!..*Я лишился речи,Вспомнив ладный Галкин стан,Вспыхнул лампой в двести свечек,Притворился, будто пьян.А дружок потупил очи,И обиженно ворчит: — Только мне важнее ночи,Тут уж вой, а то — кричи!Так сложилось, по-дурацки,Доигрались на троих,Приглашал я раньше братца,И стоял, глядел на них.И от зрелища такогоТонус мигом оживал,Ведь дороже дорогогоНежных губ жены овал!Да и Галка заводиласьТак, что целый час подрядТо со мной, то с ним любиласьБез стеснения преград!А теперь брательник съехалВ славный город Петроград,Тонус сник, какое дело.Вновь морозит Галкин взгляд.Я, судьбой припертый к стенке,Околесицу несу.Молодой же пялит зенкиНа потертую джинсу.На вопрос, что поднят спьяну,Как искать тактичных слов,Коль штаны набухли рьяно?Понял он: всегда готов!Что я делаю! Охота?После будет — горький стыд!Не ходи, дурак! Болото!Не кобель, по складу, ты!«Посох» в глотку. Смачно фыркнул.Муж сказался проводить,Сделав знак сопеть в две дыркиИ супругу не будить.Чуть придерживая стены,Чтобы качка унялась,Он повел к жене замену,Подтверждая в доме власть.*Она ждала, едва живая,Так стыд и страх ее душил!Испуг, ознобом прошибая,Желанье жег, а не тушил,Ушли: тревога и сомненье,В волнах истомы поплыла,Распались, задрожав, колени,Едва на них ладонь легла.Она была во всем покорна,Куда и как ни повернусь,И удивительно просторна,А значит: дольше — это в плюс!И с этой дамой я растаял!И до того прибавил сил,Что без числа сажал и ставил,Ну, небывало крепок был!Так возле часа наслаждался,Пока в ногах не ослабел,Пока что вздоха не дождался,Чтоб мужа звал для этих дел.Поднялся. Скрыла ночь румянецЗа незатейливый отвод,А он уже в дверях, поганец!В одних трусах, мордоворот.Тут спала ткань, и я увидел,Такой, что вряд ли и сыскать,Вдруг стадо стыдно и обидно:Ну, кабы мне такую стать!А он опять: — другие бабыВизжат от счастья и орут!Одна мечта, и дома так бы,Ан нет! Её ж другие прут...Обидно, брат, такое дело,Когда почти что до коленВисит с любимой мертвым теломЛадонью неохватный хрен!В душе сочувствие пригрелосьТому, что третий им — запал,Что гордость до гола разделась,Когда жену другим отдал,А как им быть? Навек разлука?А если глупая любовь?Вот это — боль! Вот это — мука!Попортила изрядно кровь!И не было меж них упрека,Горячий шепот про любовь,Да собирание по крохамТого, что в семьях греет кровь.Я — в коридорчик потихоньку,Чтоб не вредить в чужой беде,И горечь всхлипов слышал только,Да тяжесть вздохов по судьбе.*Вечер синие чернила,Затопив окно, пролил.Псих, несчастный, с ярой силойМилую свою любил.Но про то писать не стану —Где супруги, там — табу,И прилично, хоть местами,Отпишу про их судьбу.А еще про Николая,От его лица идетСказ про то, какая злаяЖизнь, холодная, как лед!*Обдул ветерок. Я по лужам,Не чуя земли и воды,Бреду человеком снаружи,А сущностью — танкер беды.В нем волны и стонут и плачут,И бьются о борт корабля...Штормит. Остановка маячит,И снова
