Хоть он не такой, ведь я вижу. Знаете, как дети... особенно в этом возрасте: влюбился — дернул за косу... Но что-то заставляет его целенаправленно мучить девочек, делать им гадости. Просто до садизма доходит... — Э! Вы тут мне не рассказывайте, — перебил я... — Не перебивайте, пожалуйста. Дослушайте меня. Я пыталась поговорить с нем. Он странный. Он не идет на контакт. Вначале он вообще не хотел со мной говорить. Просто сидел и молчал. Но потом я разговорила его. Чуть-чуть. И он сказал мне, что все девки суки, и он их ненавидит. Я... я повторяю дословно то, что говорит ваш сын. Вы понимаете меня? Откуда у него такой настрой? Что вы на это скажете? — А то скажу, Ксения Эдуардовна, радость моя, — говорю я, — что я не люблю, когда на моего сына вешают всяких слонов. Будто я его не знаю! Вы из него прямо какого-то маньяка делаете! Что он вам сделал? — Ну как же вы!... Я же с вами поговорить хочу. О вашем ребенке! Я ведь тоже за него переживаю, они все мне как родные, он и мой тоже чуть-чуть... — Э нет, вот это не надо! — Тут меня зло взяло, не знаю, прямо взбесился. Стоит тут, понимаешь, в дочки мне годится, великое цабэ, «директора» из себя корчит... — Вы его воспитывали? Вы нянчили его? Памперсы меняли? Вот и не надо! У самой дети будут, тогда поймешь, что к чему! — Не... не смейте со мной так! Ну что вы за человек! Вы... — в ее голосе уже звенели слезы, хоть она и старалась изо всех сил. — Вы что, не понимаете, что это все не случайно? Вам же человека воспитывать, не игрушку, а человека! Маньяка, говорите? А откуда маньяки берутся, вы думали? Думали?! — На надо учить меня, как воспитывать моего сына! Учит меня! Да что ты знаешь об этом? Рассказала свои буковки-цифирки, и все, домой? Да тебе еще... Да ты...Я замолк, потому что Ксения Эдуардовна вдруг упала на стул и разревелась.Женских слез я не выношу. Я не знаю, что с ними делать. Когда женщина плачет, я чувствую себя и дураком, и кучей дерьма одновременно. — Ну... ну что ты... ну что вы, Ксения Эдуардовна? Ну... погорячились малость, ну с кем не бывает? Вы это... не серчайте, если что не так... Ксения Эдуардовна!Она всхлипывала так горько, что я не выдержал и подошел к ней.Ревела она точно, как маленькая девчонка: хлюпала носом и размазывала все, что можно, по лицу. — Ну... ну простите... прости меня, пожалуйста! Я не хотел тебя обидеть. Ну... вот уже всю красоту размазала. Ксения Эдуардовна!... Хотите, я на колени встану?Я и в самом деле взгромоздился на колени. — Ну что вы... ну как же... Простите меня, я не хотела... Я... я... — Она кинулась поднимать меня... и мы впервые прикоснулись друг к другу.Не знаю, что это было: будто искра какая-то... Вроде ничего не изменилось, но... она уже не была Ксенией Эдуардовной. Она была несчастным существом, плачущим рядом со мной, вот тут, совсем близко... Дистанция между нами куда-то исчезла, и я тронул Ксению Эдуардовну за плечо. Она не отпрянула, и я легонько обнял ее. Мне очень хотелось утешить ее...Лучше бы я этого не делал. Почувствовав тепло, Ксения Эдуардовна вдруг ткнулась мне в плечо — и разревелась вдвое сильней. Ошеломленный, я обнимал ее, гладил по спине, по голове, шептал ей какую-то хрень, — а она бормотала сквозь слезы: — Го... говорила мне мама: «Ксюшка, не иди в директора! Они тебя там сожрут все!» А я... я дура, я думала, что меня тут все люююююбят!... Любимая ученица!... И выбрали ведь, не навязывалась... Как Иван Христофорыч умер, так никто не хотел, все только меня предлагали. «Талантливая наша, перспективная».... .. А я только второй год тут... Думала: раз предлагают — будут любить, поддерживать... А всем на все наплевааааааать!... На детей наплевать, на все! И на меня орут, как на шавку какую... За школьницу принимают, говорят: «ты из какого класса такая, вся из себя?» А мне уже двадцать три... Гэээээээээ!.. — Не надо, ну не надо, Ксюш, — гладил ее я. — Не надо. Я
