лет, молодой человек? — вдруг поинтересовалась она.
Я ответил:
— 29...
— Надо же?! И ему было столько же...
Я не стал уточнять, кому это «ему» и почему было... Но её было уже не остановить. Алкоголь, яркое платье...
Ей оказалось уже за сорок, а если доверять сказанному ею, то все сорок три, хотя она уж ни как на свой возраст не выглядела. Жила она сама, развелась, отсудила... И масса иных подробностей, а вот сейчас шла с тематического вечера, я бы назвал это корпоративом, но она упорно настаивала именно на тематическом вечере в испанском стиле. Её ухажер на этот вечер отбыл с молоденькой бухгалтершей, и вот она по этому поводу набралась, что, с её слов, было ей не свойственно.
Один раз нам на встречу вышла пара ребят и попросила прикурить.
— Ты что, брат, не видишь — не курим мы. Не до этого нам.
— А! — усмехнулись гопники и, видимо приняв меня за своего, отхватившего только что добычу, пропустили.
Парк окончился, мы вышли на освещенную улицу и до её дома осталось рукой подать.
— Дома кто есть? — поинтересовался я уж и знаю с какой целью.
— Нет. — отвечала она.
Мы прошли перед домом — зданием послевоенной постройки, с выступами, башенками и смутным пониманием об этажности. Она открыла подъездную дверь, и я хотел было оставить её здесь, но она что-то пробормотала о темном подъезде, старых ступеньках, а она на шпильках...
Подъезд и впрямь оказался без освещения, до боли знакомым и напоминающем о многом. Нет, безусловно, в этом подъезде я ни разу не бывал, но бывал и не раз в иных, и все они, при своём разнообразии в планировках, размерах, чистоте, — все они одинаковы в ночное время, при отсутствии освещения. Воспоминания нахлынули на меня, и я не сдержался, дал волю чувствам и рукам.
Как-то так уж вышло, что мысли о «Цивилизации», об уюте и сытном ужине улетучились и верх взяли те чувства, что просыпаются часто именно в такой обстановке — тишине, полумраке, изолированности пространства и наличии под рукой особи противоположного пола.
Свет в подъезде, где на лестничной клетке могла бы разместиться однокомнатная «хрущевка», проникал только через широкие, но давно не мытые окна и потому существенно ничего не менял.
Мы проходили пролет между третьим и четвертым этажами — внизу тишина, вверху последний этаж и... Я хотел бы сказать, что решился, но было как-то так, что руки сами собой развернули даму чуть ли не вдвое старше меня ко мне лицом. Свет упал на неё, своим ровным серым оттенком делая её лицо девичье-молодым и я не отмел ни тени сомнения в её глазах относительно того, что сейчас должен произойти. Она прекрасно это понимала и, что удивительно, не возражала. Напротив, подталкивала меня к продолжению.
— Последний раз в подъезде у меня было ещё в студенческие годы. — поделилась она, обняла и со всей свойственной ей страстью, сверху вниз, поцеловала меня.
Как-то к поцелуям я был настроен прохладно — отчего-то подвыпивших дам я любил, но вот с ними целоваться — не очень. Потому подхватил её за талию, приподнял и усадил на подоконник. Не знаю, как это выглядело с улицы, да и вообще, было ли видно яркое пятно красного платья, но мы продолжили, не особо заботясь о таких мелочах.
Её декольтированный верх сразу же спустился вниз, обнажая, пускай и не молодые, потерявшие немного в упругости, но полные груди. Она выгнулась вперёд, каким-то чудом умостилась своими шпильками на радиатор батареи и позволила разместиться мне меж еще скрытых длинным подолом ног. Я пожалел, что нет со мной моего верного фотоаппарата, видавшего разные виды, но только не такой. Боюсь, будь он со мной — не удержался бы я и сделал пару-тройку снимков.
А меж тем она освободила свои руки от декольте и теперь и сама могла участвовать в происходящем.
Она гладила мне спину, прижимая к себе, трепала волосы, когда я покрывал поцелуями её грудь, шею, вновь грудь... Соски её набухли и сейчас напоминали
