мной, в восемь часов утра будем на месте. Успеешь на работу, тем более, что плиты, если и подвезут, то только после обеда. Сам шеф так говорил, а то что мы вместе приедем, никто ведь ничего не скажет. Да и кому какое дело до этого. Оставайся, Миша.
— Хорошо, останусь, но тогда сегодня у нас день и вечер любви. Ты согласна, милая?
— Мишенька, я сегодня вся твоя. Делай со мной что хочешь, тем более люби, как хочешь.
Я сегодня и так самая счастливая женщина во всём мире. И это только ты сделал меня такой. Так что можешь ни о чём не спрашивать. Ах, Мишенька!
Да, это был день и вечер, тоже, наполненный любовью и сексом. Пять раз ещё сливались они в страстных обьятиях, откуда только силы брались. Испробовали много поз и спереди и сзади и сверху и снизу. Уже перекрыли наверное все рекорды по продолжительности. Последний раз трахались около часа, но всё таки оба кончили, и опять вместе. Мишка был сзади и из последних сил трахал Люсю, притягивая её к себе за бёдра. Когда кончил, свалился на её спину, и они уснули, так и не разъединившись.
Было всего десять часов вечера. Оба проснулись в пять часов утра и ещё два раза трахулись. В шесть часов поднялись, сходили под душ, позавтракали и в семь были уже около управления, где Люсю ждал Уазик, отвозивший её на работу. Без пятнадцати восемь, Мишка зашёл в свой вагончик, а Люся в прорабскую. Плиты подвезли действительно после обеда и Мишка успел ещё поспать часа три.
Больше в Нягань ему дороги как то не случалось. Он заходил изредка в прорабскую, где здоровался с Люсей, они перемигивались и всё. Сексом с ней он больше не занимался, а примерно через три месяца, она сама залезла к нему в кран и, смущаясь, сообщила, что через месяц выходит замуж. Мишка поздравил её и она ушла. Совсем из его жизни. Больше они не встречались, а на участке появилась новая нормировщица, солидная уже женщина лет сорока пяти.
— — -------------------------------------------------------------------------------
Ксения, после встречи с ним, как бы помолодела даже, и отшила, наконец, одного озабоченного не сексом, а скорее выпивкой, монтажника лет сорока, который раньше ходил к ней и, очевидно, поёбывал её, не доставляя необходимого удовольствия.
В бригаде долго потом потешались над ним, после того, как Ксения просто выбросила этого мужичка из своего вагончика, заявив при этом:
— Не можешь ебать, не хер и горилку переводить. Ёбарь хренов, хуй и то как следует не стоит даже, а к нормальной бабе идёшь. Больше, чтобы близко даже у вагончика не было.
К Мишке она приходила теперь частенько, иногда напрашиваясь, на это дело, сама. Ему тоже нравилась ладненькая хохлушка и он, тоже, сам частенько её приглашал, подмигивая в столовой. Ксения прямо расцветала, увидев его подмигивание, чем тоже нравилась Мишке. Бригадники догадывались, да и как скрыть всё на каком то пятачке, где стояли всего десять вагончиков. Подшучивали слегка, но не злословили, зная Мишкину силу и его умение драться.
Сами видели, как он легко уложил четверых амбалов, приехавших как то из Тюмени и насевших на их прораба. Мишка тогда не стал разбираться из за чего весь сыр-бор, а просто уложил всех четверых на землю, отобрав у двоих пистолеты и ещё ножи. Хотел вызвать ментов, но прораб сказал что не надо и тех отпустили. Пистолеты он потом отдал приехавшему, одному, очевидно старшему. Оказалось, что парни были из какой то охранной фирмы, пожелавшей иметь с них доход, за то что они их, будто бы, охраняют.
С тех пор уважение к Мишке возросло, особенно среди женского населения участка. Женщин было вместе с поварихой и номировщицей пять человек, одна, правда приезжала на вахту со своим мужем, сварщиком бригады, и они занимали отдельный вагончик. Женщина была весёлая, шебутная, горазда на колкости и насмешки, но была оказывается не прочь и гульнуть на сторону, когда её муж, Гена, упивался при воскресных посиделках.
Пробовала она
