хорошо изучил его характер, подметив малейшие ... нюансы его чувствительной натуры, склонной к спонтанным проявлениям отчаянья и жалости. Да, у парня был едкий язычок и замашки всеобщего любимчика, но обойти эти препятствия не составило для мужчины особого труда. Он умело нажимал на нужные струны, и скрипка играла по его партитуре.
С его появлением Малик практически перестал бывать в доме друга. Дело было даже не в том, что в затихших со дня похорон хозяина стенах воцарилась вечная скука и гнетущий покой, угодные впавшей в апатию вдове. Малик и сам не мог объяснить себе того тревожного состояния, которое возникало в нем в любой раз, когда он видел А. и слышал его уверенный голос. Он терялся, стоило тому скользнуть по нему оценивающим взглядом или задать каверзный вопрос. Малик не испытывал к нему ни малейшей симпатии. Разумеется, что он признавал, что тот красив, как черт, но его верная душа и требовательное сердце подчиняли себе голос плоти. Малик знал точно: нет на земле такого существа женского или мужского пола, что могло бы поколебать его уверенность в любви к Гио. Надо полагать, такой тип людей всегда являл собой огромную редкость в нашем суетном и падком до соблазнов мире. Что касается А., то ему не было никакого дела до этого юноши. Он понимал, что Гио повезло с приятелем. Своим природным чутьем он распознал в нем надежного человека, ставящего долг выше выгоды. Даже обронил как-то во время ужина, что с таким товарищем племянник не пропадет. В остальном Малик был ему безразличен. Дядя А. не находил его привлекательным, потому как по природе своей изначально был ориентирован на красоту женскую. Верно, что Гио своим гибким телом ласки будил в нем грубую животную страсть, о которой он раньше и не подозревал, но, из соображений личного душевно комфорта, он списал ее на причудливую игру своей сексуальной фантазии, единичное исключение из правил, и потому не искал новых приключений такого свойства.
А. не обманывался относительно половых предпочтений своего юного родственника, и он, конечно, чуял, что этих двоих связывает нечто большее, чем простое приятельство. Ладонь одного при прощании задерживалась в руке другого чуть больше, чем это положено, нередки были и объятия, которые, в принципе, не возбраняются нормами кавказской морали, но при условии, что вы не прикрываете при этом глаза. Он не сомневался, что связь эта проходит пока что платоническую фазу, но понимание этого лишь сильнее разжигало в нем опасные чувства. Он бы скорее глотнул яду, чем признался себе в том, что жгучая досада, душащая его при виде этой парочки, вызвана обыкновенной ревностью. С момента переезда к сестре он еще ни разу не разделил постель с Гио, даже косвенным намеком не пробуждая в нем воспоминаний о том злополучном отпуске в горах. Женщин, готовых ублажить демонов его сладострастия, всегда находилось предостаточно, и ни с одной из них его не связывало сердечное чувство. Он был профессиональным любовником, отполированным техническим чудом, исторгающим из уст партнерш такие вопли, что подушки на лицах стали привычным атрибутом в его любовных похождениях. Его подруг можно было спросить о любой детали его тела, и каждая дала бы вам подробное описание самого мельчайшего шрама на его груди, самого дрянного волоска на великолепной мошонке, но вот проведать о чем же он думал или мечтал не дано было и одной из них. Для каждой из них он оставался незнакомцем, связь с которым обрывалась, едва он спускал ступни с кровати.
Того эмоционального всплеска, разрушительной нежности, что он испытал, лишая невинности своего хорошенького племянника, ему не довелось испытать ни с одной из этих опытных гетер. С тех пор греховные мысли неотступно следовали за ним, но он холодным умом задвигал их подальше, справедливо полагая, что в сложившейся у сестры жизненной ситуации продолжать эти гиблые отношения было бы