сказала:
— Ты стал холоден..... . ты... приходишь домой лишь под утро... И... и я совсем тебя не вижу. Уже неделю... Целую неделю, Серёжа! Я сплю без тебя... Твои руки больше не согревают меня, как раньше...
— Да, да. И, заметь, ты спишь, где попало, — на лице Сергея расцвела улыбка, — я, вернувшись, обнаруживаю тебя то в гостиной в кресле у окна, то на диване в своём кабинете.
Анна не верила своим глазам. Он смеялся! Смеялся над ней, над её чувствами! Она открыто призналась ему в своих подозрениях, а он смеётся! Его забавляют её страдания!
— Да, как вы можете, сударь?! — воскликнула она, не сдерживая слёз. — Вы... проводите ночи напролёт в обществе этих... гадких женщин, а потом... потом ещё смеете издеваться надо мной! Я стала вам не нужна, как надоевшая игрушка! Вы... вы — бесчувственный, бессовестный и... и... — сжимая кулачки, она выпалила эти обвинения и, не окончив фразы, кинулась в спальню.
— Аня, Анечка! — Сергей бросился за женой, но она успела захлопнуть дверь.
Из-за дверей донеслись глухие всхлипывающие звуки. Наклонившись к замочной скважине, он увидел, что Анна, упав на колени перед кроватью и опустив на неё голову, дала волю слезам, её плечики сотрясались от рыданий, длинная коса толстой змеёй свивалась у её колен.
— О, Господи! Какой же я кретин! — пробормотал Сергей и в волнении провёл рукою по лицу, искажённому гримасой отчаяния.
Не медля, легко выбил хлипкий замок, оказался возле жены. Она, вздрогнув, испуганно замерла и подняла на него глаза. О! Сколько всего было в этом удивительном взоре — невыразимая боль, отчаяние и даже страх, но вместе с тем непокорная всеподчиняющая сила исходила из её глаз. Казалось, они кричали: «Ты можешь сломать моё тело, разбить его, как фарфор, но мой дух тебе не подвластен!».
«Она боится меня? Неужели она думает, что я могу ударить её?», — с отчаянием подумал Сергей и проговорил хриплым, срывающимся от волнения голосом:
— Анечка, любовь моя, не бойся меня!
Упал перед ней на колени и привлёк к себе. Она, будто в каком-то оцепенении, безвольно опустив руки, не сопротивлялась.
— Сердечко моё, — зашептал Сергей, покрывая поцелуями мокрое от слёз личико, — никогда — слышишь? — никогда я не причиню тебе зла! Я скорее умру сам... Даже если я лишусь рассудка, я не сделаю тебе ничего дурного. Ты — моё счастье, моя любовь, моя жизнь... Я никогда не играл с тобой, и ты напрасно воображаешь себе всякий вздор, — он улыбнулся, с нежностью заглянул в чарующие глаза. — Из всех женщин на свете для меня существует только одна — моя жена, ты, моё сокровище!
Его губы коснулись её уст. Он, покачивая жену на руках, окутывал её теплом своих глаз, укрывал негой, льющейся из них. Его руки завораживали её своими прикосновениями, лёгкими, скользящими и одновременно такими сильными, надёжными как колыбель для младенца. Анна вдруг задрожала, ощутив, что тепло его тёмно-синих глаз проникает к ней внутрь, заполняет собой всё её существо, заставляет трепетать от неодолимого желания принять его в себя и раствориться в нём самой. Сергей понял её без слов, он и сам хотел того же — излить на жену свою любовь, наполнить этим чувством каждый уголок любимого тела, впитать в себя его нежность и страсть, насладиться его красотой.
Скинув одежду и раздев жену, он принялся ласкать её, не пропуская ни вершка восхитительной молочной белизны. Тонкая шейка с пульсирующей жилкой и крошечной родинкой, красивые округлые плечики, грудки-яблочки, наливные, упругие, с вмиг затвердевшими сосочками, точёная талия — кажется, сожми посильнее, может переломиться — попочка, волнующе кругленькая, с атласной кожей, при нажатии упругая, точно щёчка младенца, ножки, с тонкими щиколотками и миниатюрными ступнями, достойные кисти мастера. Сергей не пропустил ничего. Его губы скользили по всем этим прелестям, постепенно приближаясь к самому нежному и желанному месту,
