бешено колотилось. В горле пересохло.
— Игорь... , — едва слышно пролепетала она моё имя слабым голосом, — я хочу, чтобы ты знал, что утром прощу тебя за всё... Но ты понимаешь, что я пришла к тебе, не потому, что хочу этого... А только потому, что я твоя мать. Это мой долг помочь тебе. Не знаю, за что мне такое... Ты потребовал очень большую цену от меня за то, что я твоя мать... Но всё — равно знай, я люблю тебя..
Я наклонился над ней. Ладонью провёл по её лицу. Мама была напряжена, словно, струна.
Страсть поборола мой рассудок. Всё, разум заткнулся, ему тут места не было.
Отбросив с неё далеко в строну одеяло, я навалился на мать, как разъярённый голодный зверь на долгожданную добыч.
Она не убирала свои руки со своей груди, и я так же бесцеремонно и грубо раскинул их в стороны. Схватив её за тонкие лодыжки, широко развёл в их в стороны.
Её аккуратная киска была гладко подбрита, лишь только лёгкий озорной пушок змейкой извивался над её киской.
Усевшись между её ног, возвышаясь над матерью в темноте, будто гора, чувствуя свою полную власть над этим телом, я остановился, наслаждаясь какое-то время этой властью. Мама лежала передо мной без всякого движения и лишь жалобно смотрела на меня. Я был уверен, что она до последнего надеялась, что всё-таки в последний момент я одумаюсь и остановлюсь.
Урча, что мартовский кот, я набросился на мамину грудь.
И это длилось очень долго. Так изощрённо я не играл ещё ни с одной женской грудью. Но ведь это была не просто женская грудь, это были сиськи моей матери и это добавляло особый острый привкус к происходящему.
О, готов поспорить, что маминым сиськам впервые пришлось выдерживать такой безудержный страстный напор. Потому, что скоро она уже со страхом взирала на меня, и, просто, наверное, боялась меня остановить, видя моё безудержное яростное возбуждение.
С неописуемым восторгом я яростно массировал её груди, грубо мял, с силой сжимал пальцами, сдавливал вместе, приподнимал на ладонях, покрывал поцелуями, облизывал, громко шлёпал и даже кусал. Очень быстро молочно-белая кожа её грудей была покрыта большими засосами и следами от моих укусов и так покраснела, что было видно даже в темноте.
Особенно доставалось её соскам, я то и дело, наклонялся, посасывал и покусывал их. Уже скоро, не знаю от боли или возбуждения, они стали большими и твёрдыми.
Мама, вжатая массой моего тела в кровать, только тихо постанывала и иногда покусывала губы, но ни слова мне не говорила. Она тяжело дышала, а её глаза были закрыты. Она лишь испуганно вздрагивала и каждый раз втягивала в себя мышцы живота, когда моя огромная булава то и дело упиралась ей в живот или бедро.
Только один раз, она принялась извиваться подо мной всем телом и слабо попыталась оттолкнуть мою голову от своей груди.
— Игорь... , — с надрывом прошептала она, — откуда в тебе столько гнева? Чем я так тебя обидела? За что ты так со мной? Я же твоя мама..
Я и сам не знал, почему веду себя с ней так, словно, она дешёвая проститутка. Но это вулкан сейчас бил из меня мощным извержением и я и сам с этим ничего не мог поделать.
Я не хотел этого, но моя рука сама дала ей пощёчину. Не сильно, одними пальцами. Я не хотел делать больно ей, а только показать ей её новое место. Её голова дёрнулась, а на глазах навернулись слёзы от обиды. Мама закусила губку и отвернула голову в сторону, обиженно засопев.
А я схватил её маленькие нежные ручки своими лапами и, вскинув их вверх, прижал их запястьями к дубовой грядушке кровати.
Мой член и так уже был твёрдым, как камень, а теперь, вообще, готов был кончить прямо сейчас от одного только этого вида, — грудь мамы и без восхитительная и соблазнительная, теперь, вслед за плечами, поднялась и выглядела совсем уж неподражаемо.
Я снова принялся мять эти чудесные груди круговыми движениями и целовать. Я больше и не держал её рук, но мама
