заснуть — хотя теперь волноваться из-за мамы не нужно, меня волновало другое. День был долгим, но руки до сих пор помнили мягкость женского тела, сладкую тяжесть груди и податливую упругость ягодиц. Мне не терпелось сделать с женщиной то же, что с ней делал сын и его приятели, а потом каждый хозяин; но Каролина заупрямилась, попросив меня набраться терпения.
— Не думаю, что твоя мама обрадуется, если узнает, что я тебя соблазняю, — сказала она, и я сдался. Но вознаграждение всё-таки последовало. Вечером я навестил маму и принёс ей горячие пирожки с грибами, которые сделала Каролина и которые она обожала. В благодарность мама пообещала, что уже послезавтра вернётся домой. Эта новость не могла меня не обрадовать. Но после всего пережитого за день душа моя требовала большей решительности, и тогда я поцеловал маму — поцеловал так, как сегодня меня поцеловала Каролина — ещё неумело и неловко; но мамины губы тут же поддались моему искреннему напору, она крепко обняла меня и прижала к себе. Мы были одни, и я почувствовал, как рука мамы скользнула мне под рубашку и опускается вниз. Моя плоть мгновенно отреагировала на её прикосновения.
Мама делала это совсем иначе — сосала жадно, с причмокиваниями и постанываниями, обнимая меня здоровой рукой. Я кончил в неё, но даже тогда она не отпустила меня, продолжая свои ласки. Лишь когда поблизости раздался голос Дориана, мама нехотя выпустила меня из своих объятий и помогла привести себя в порядок.
— Ступай, — сказала она, — скоро всё изменится, обещаю тебе, любимый.
... Я уже засыпал, когда горячая ладонь накрыла мой лоб. Не открывая глаз, я почувствовал, как Каролина склонилась надо мной; чувствовал её быстрое влажное дыхание на щеке.
— Любимый мой, — прошептала она, — единственный мой... скоро мама вернётся, и бедняжка Каролина тебе больше не будет нужна... я даже не могу приласкать тебя по-настоящему... это право твоей матери... когда-нибудь я обязательно ею стану...
Моя рука под одеялом ожила, прошлась по бархатистой женской спинке и замерла на попке. Женщина рассмеялась и шутливо щёлкнула меня по носу.
— Ах ты, притворщик!
— Когда мама вернётся, ты останешься с нами, — уверенно ответил я.
Каролина грустно улыбнулась.
— Боюсь, она не потерпит конкуренции. Всё-таки Шанталь — твоя мать, а я всего лишь рабыня; у неё больше прав на твою нежность и преданность, чем у меня...
— Всё равно! Ты остаёшься, и точка. Мама не будет против, я уверен.
Женское лицо дрогнуло.
— Скажи... — она заколебалась, — почему ты так хочешь, чтобы я осталась. Из-за ласк? Так она умеет гораздо больше, с ней ты узнаешь настоящее наслаждение, а я... — Каролина вздохнула.
— Я целовался с вами обеими, — ответил я, — а теперь хочу увидеть, как это делаете вы...
Женщина, похоже, потеряла дар речи. Потом снова рассмеялась — теперь уже облегчённо — вытянулась на мне, прижимая к жёсткой кровати, зашептала, обдавая лицо обжигающим шёпотом:
— Какой ты у нас выдумщик, оказывается! А ты знаешь, что женщинам любить друг друга позволено только у лесных дев? Если кто-нибудь на заставе узнает, нас выгонят с позором...
— И плевать! Я хочу, чтобы ты и мама были со мной, только и всего!..
— Тогда твоё желание исполнилось, — Каролина крепко, жадно поцеловала меня, — пока я нужна тебе... пока нужна вам, я буду рядом... что бы ни случилось...
Я хотел немедленно овладеть ею, правда, весьма примерно представляя, что для этого надо делать; однако Каролина снова осадила меня.
— Пожалуйста, любимый, не спеши... Я не хочу оспаривать право Шанталь на твою невинность. Она должна быть твоей первой женщиной. Таков закон... наш закон...
— Чей? — растерянно переспросил я....
— Скоро узнаешь, — с улыбкой ответила женщина и
