почти все, что знал и я. Изучение Земли, самосовершенствование, помощь людям и многое-многое другое — все было для нее одним нераздельным делом, которое называлось «мой Путь». По возможности она избегала города и старалась находиться на природе, на безлюдье. Мы могли жить только в симбиозе, отдаление лишало нас силы, — поэтому я всегда был рядом с ней.
Мы летали вместе, голые, над землей, нас освещали восходы и закаты, обдували все ветра — и добрые и злые, поливали дожди и снега... Мы совокуплялись в воздухе, на лету, и кончали, оплывая воздушными струями; мы целовались, врастали гениталиями друг в друга, наполнялись воздухом, дикой силой и жизненными соками...
Мы любились в лесу, на лугу, на росистых травах, катаясь, как жеребята, по ароматному ковру, — я всаживался до упора в Аэа, вдавливая ее бедра, вымазанные в пыльце и лепестках, в мягкий чернозем; мы занимались любовью в воде, в зарослях цветов, на песчаных дюнах, пачкаясь в липкой смоле, — и даже в грязи... Я вводил член в попку Аэа, и мы летали в таком виде над ночными огнями, — я наяривал пальцем на ее клиторе, и мы кончали, падая камнем с чудовищной высоты, — кончали и умирали от смертного блаженства, ужаса и ледяного ветра.
Мы перемещались далеко — в леса, в горы, в дикие безлюдные места; мы летали к морю, и там — катались на гребнях волн, ныряли в темную глубь, потом — лежали на песке и слизывали друг с друга соленые капли; находили заброшенные бухты и там целовались, измазанныые в песке, и обсыпали друг друга золотыми горстями, — я пил любовный сок, которым истекала розовая щель Аэа, и обливал ее макушку, лицо, плечи брызгами спермы...
Мы не стеснялись никого и ничего. Находясь среди людей, мы прикрывались символической одеждой-антуражем — я плащом, Аэа миниюбкой и блузкой, — и любились везде, где нам хотелось. Совокупление было для нас так же привычно, как поцелуй...
***
Я стал другим человеком. Я бросил работу; в еде я нуждался все меньше и меньше, а сбережений моих хватало, чтобы кормить маму еще много лет. На жизнь я стал смотреть совершенно иначе: все, что связано с успехом, с доходами, с привычными ценностями земной жизни, казалось мне странным, нелепым, ненастоящим; только любовь и постижение Знания имели смысл, остальное — потеряло ценность, как глупые надоевшие игры.
Я перестал нуждаться в вещах, в одежде, в собственности. Способности мои быстро росли, и через какое-то время я мог уже самостоятельно телепортировать вместе с Аэа, мог выносить любую земную температуру, мог проникать в чужую нервную систему, — и даже научился немного летать. Я стал настоящим иноплянетянином, и это немного пугало меня.
Мы оберегали Аэа, как могли, от огласки и от «засветов» ее инопланетных способностей. Это было очень трудно — во-первых, потому, что Аэа выделялась в любой толпе (не только босыми ногами и легкой одеждой, но и красотой, заставлявшей глазеть на нее всех, кто ее видел); во-вторых, своим принципом «не лгать» (Аэа утверждала, что от неправды, даже самой безобидной, нарушается энергетический баланс); в-третьих и в главных — своим стремлением лечить людей.
Она чувствовала болезнь на расстоянии и могла вычислить больного прямо в толпе. Все, что ей было нужно — подержать его десять минут за руки (в тяжелых случаях лечение удлинялось до пятнадцати минут). Она вылечила всех наших знакомых и друзей, и мы делали все возможное, чтобы о ней не пошла слава. Впрочем, это было невозможно, и я придумал компромисс: мы одели на Аэа черную карнавальную полумаску, которая почти не препятствовала энергообмену — и пустили слух, что Москву иногда посещает колдунья-целительница в черной полумаске. К оной прилагалась особая прическа (будучи сама собой, Аэа всегда носила свою гриву распущенной). Моя хитрость попала в цель: о колдунье-в-маске гудела вся Москва, о ней трубили МК и
