снизу вверх, неожиданно рассмеялся.
— Блин! Ну точно, как в книге...
— В какой книге? — в глазах Андрея мелькнуло лёгкое недоумением.
— Мы писали... сочинение, бля, писали — на прошлой неделе, и тема была... ну, короче, что лучше для человека: суровая правда или утешающая ложь. Нужно было выбрать что-то одно и своё мнение обосновать...
— Ну, и что же ты выбрал — что ты обосновывал? — с едва уловимой иронией и вместе с тем не без видимого любопытства проговорил Андрей, вспомнив, что сам, будучи школьником — одиннадцатиклассником, писал сочинение на такую же тему.
— Я написал, что правда лучше, чем ложь, даже если правда эта кому-то не в кайф...
— Молодец! — рассмеялся Андрей, невольно любуясь Никитиной непосредственностью. — В той пьесе, по которой писали вы сочинение, говорится ещё, что ложь нужна тем, кто слаб душой, кто боится думать самостоятельно, у кого неразвито или атрофировано ощущение собственной неповторимости... ложь — это религия господ и рабов, а не свободных людей... правильно?
— Ну, что-то вроде этого... а ты всё это откуда знаешь? — удивлённо проговорил Никита. — Ты что — всё это помнишь со школы?
— Я, между прочим, школу окончил с золотой медалью, — улыбаясь, отозвался Андрей. — Так что, Никита, помню я... кое-что помню — в отличие от тебя, — Андрей, говоря это, с наслаждением стиснул свои ягодицы, отчего член его с новой силой вдавился в пах лежащего под ним Никиты. — Никита...
— Что? — отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея... жаркая сладость гудела, пылала-плавилась в его напряженно твёрдом, животами сдавленном члене, отдаваясь в промежности, в мышцах сжатого сфинктера... лежать под Андреем было приятно, и не просто приятно, а в кайф... да, это был кайф — конкретный кайф!
— Ты хочешь знать... — Андрей сделал паузу и, глядя Никите в глаза, сам себя перебил вопросом — Что ты хочешь знать, Никита? Ты что-то помнишь, что-то не помнишь... что ты не помнишь, Никита?
Андрею хотелось, чтоб Никита, который не помнил ничего, сам спросил его о ночном трахе — и Никита не заставил Андрея ждать... ему, Никите, не терпелось узнать, кого он здесь ночью трахал, тем более что любопытство это — естественное, понятное и объяснимое — с каждой минутой подогревалось неуклонно растущим возбуждением.
— Ты сказал... — произнёс Никита и вдруг почувствовал — неожиданно для себя самого — что-то похожее на смущение, — сказал... — преодолевая возникшее смущение, повторил Никита, — что ночью... что ночью я трахал кого-то...
Никита проговорил всё это, стараясь выглядеть как можно беспечнее, но в глазах Никиты Андрей увидел и неуверенность, и смущение, отчего лицо Никиты приобрело выражение почти детской беспомощности — и, ободряя парня, Андрей улыбнулся в ответ широко и открыто, тем самым стремясь показать Никите, что волноваться ему совершенно нечего — что для смущения никаких оснований.
— Точно, было такое... — весело проговорил Андрей. — Только, Никита, не ты, а мы... м ы трахали — так будет точнее.
«Ну да, — подумал Никита, — конечно, м ы... не мог же Андрюха быть в стороне — не мог устраниться от такого дела!»
— Ну, и где, бля... где она? — под улыбкой пряча смущение, нетерпеливо проговорил Никита, стараясь придать своему голосу нарочито грубоватую игривость. — Чего она не осталась?
— Кто?
— Ну... кого мы с тобой трахали.... .. где она? — повторил Никита, вопросительно глядя на Андрея.
— А кого мы трахали? — в голосе Андрея прозвучала лёгкая, едва уловимая насмешливость, и в то же время он спросил это с интонацией, с какой спрашивают маленьких детей, побуждая их искать ответы на вопросы самостоятельно.
Повисла короткая пауза... лёжа под Андреем —
