запретное, что осудит любое приличное общество, — он рывком расстегнул мои джинсы, просунул в них руку и прижал меня к себе за ягодицы. — Преступное, но очень приятное. У тебя хватит на это смелости, Агата?
— Анджей, ты что придумал? Отпусти сейчас же! — выдохнула я, рванувшись в его руках.
— Или тебя нужно подстегнуть? — он, казалось, не слышал меня.
Сзади лопнул замочек. Анджей сдёрнул с меня лифчик, и он повис у меня на локтях. Он грубо толкнул меня на кровать. Слабо вскрикнув, я ползком попятилась от него в уголок, но Анджей бесцеремонно притянул меня к себе за ноги. Я опомниться не успела, как руки у меня оказались связаны моим же лифчиком. Я думала, что это уж где-то за гранью фантастики, и из-за этого оказалась в ловушке. Он стащил с моих ног джинсы. Я, было, оттолкнула его пяткой в грудь, но Анджей только улыбнулся и сорвал с себя свитер. Он был невероятно красив. Я замешкалась, и он, воспользовавшись этим, спустил с меня трусики. Я свела колени и взмолилась:
— Анджей, не надо, прекрати...
— Расслабься. Ты мне мешаешь.
«Ни за что», — подумала я и напрягла ноги так, что их чуть не свело судорогой.
Анджей сверкнул глазами, резко завёл мне руки за голову и приник губами к груди. В глазах у меня потемнело, я попыталась что-то сказать и осеклась, я не могла дышать. Тело стало ватным. Он скользнул вниз по животу и без труда нашёл языком клитор. Я изогнулась и застонала. Меня ещё никто не касался так, всем своим парням я позволяла максимум сунуть мне руку в задний карман. Мне казалось, я умираю, смерть была сладкой и мучительной. Знал ли он, что я девственница? Наверное, знал, потому что входил в меня очень осторожно и сначала только на половину. Потом остановился, склонился к моему уху. Я слышала его тёплое дыхание, касаясь его грудью, чувствовала, как неистово колотится его сердце.
— Агата... — сбивчиво прошептал он, и у меня закружилась голова. Он укусил меня за мочку уха и вошёл до конца. Я услышала собственный стон, почувствовала, как путы соскользнули с моих рук. Меня словно качали ласковые волны. Музыка играла на заднем плане тихим журчанием. Чем быстрее и глубже становились наши движения, тем резче становились вспышки воспоминаний в моём мозгу: вот мы с Анджеем в песочнице, нам по 6—7 лет, мы строим замок; вот наши дни рожденья (они рядом, с разницей в один день), мы задуваем свечи на двух тортах; вот Анджей учит меня стоять на коньках на припорошенном снегом катке... А вот мне 13, я привожу своего друга Максима на обед с родителями... день, когда Анджей перестал улыбаться и начал распускать руки в школе.
Слёзы покатились у меня по щекам. Я крепко обняла его, прижала к себе, сквозь горечь и отчаяние ощущая горячую волну спазмов, охватившую тело. Мне казалось, я теряю сознание. Анджей, почувствовав это, прильнул к моим губам и долго целовал, пока я успокаивалась. Потом вытер мне слёзы со щёк. По правде говоря, я была в каком-то полузабытьи, а потому смутно помню, как он накрыл меня одеялом, поцеловал в лоб и вышел.
— Агатка, как ты?
Мама Лиля посмотрела на меня сквозь толстые стёкла очков. Я проснулась только к ужину. Крови на одеяле было совсем немного, пара капель, но всё же была. Я постеснялась идти в ванную, поэтому быстренько навела гигиену влажными салфетками, оделась, придала кудряшкам на голове пристойный вид и вышла на кухню. Вся семья сидела за столом. Мама, папа... брат. И все смотрели на меня. Я изобразила на лице улыбку:
— Я — хорошо.
— Анджей сказал, у тебя температура, в школе подтвердили, что тебя отправили с уроков. Что с тобой? — мама поднялась со стула и пощупала мне лоб.
— Всё в порядке, мам, — отмахнулась я, присаживаясь, внимательно глядя на брата. — Гормоны, наверное. Я поспала и сейчас мне лучше.
— Мешки под глазами, — поджала губы мама. — Бледная. Точно ничего не
