на нее совсем не
похоже. «Мне нужна», — со злобой ответил я: «Пальцем тронете, сдохнете, пидоры. Или на кичу сядете». Сержант встал и
подошел к решетке: «Ты кто? Обезьяна, ты — макака недоделанная. Не я — ты на киче сдохнешь, тебя там через неделю на
перо посадят. Я по понятиям живу, место свое знаю. А ты мудак обдристанный». Он повернулся ко мне спиной и направился к
Машке.
По тому как спокойно встала Машка я понял, что сначала будет немного карате, а потом пиздец. Вместо того чтобы тупо
лягнуть сержанта в колено, наша доморощенная каратистка, продемонстрировала что-то вроде маваши, пытаясь стукнуть
сержанта по голове. Увы, он чуть присел, поймал ее ногу на плечо, и тут же воткнул кисть левой руки ей между ног.
Машка взвизгнула и как-то неуверенно заскулила. Теперь она висела на закинутом на плечо мента колене, и, в
шпагате, тянулась другой ногой к полу. Хорошо хоть, что растяжка у Машки была, что надо. Сержант сделал резкое
движение, погруженной в Машкино влагалище кистью, потом еще. Машка дергалась как кукла марионетка. Я оторопело
смотрел из-за решетки на то, как мент подобрал большой палец и ввел в Машку всю ладонь. Его напарник ухватился за
Машкину куртку и начал стягивать ее через голову, Машкино лицо было закрыто, руки были где-то в комке одежды. Только
между лобком и пупком происходило какое-то шевеление, сопровождающееся стоном жертвы, переходящим в крик боли. Наконец,
менту далось сжать кисть в кулак и он с силой ткнул его вперед, достигнув матки: теперь Машка вопила на переставая, а он
наносил удар за ударом. Кулак был так велик, что все, что происходило внутри, отражалось на животе девушки. Между тем,
куртка уже валялась на полу, а ментенок приспосабливал к задержанной наручники. Сопротивляться она уже не могла, крик
перешел в животное рычание — Машка кончала. Мент засмеялся и вырвал из нее кулак. Он был вымазан кровью. Я видел Машкину
пизду миллион раз, в самых разных состояниях, сам мог растянуть ее до предела, но то, что произошло сейчас было за
гранью. Тут и там были видны тонкие полоски разрывов из которых каплями сочилась кровь.
Ее бросили на спину на стол, как черепаху, чуть придерживая рукой за грудь, когда она начинала подергиваться, пытаясь
перевернуться. Младший из ментов уже был без штанов. Он подошел к ней сзади, раздвинул ноги и ткнулся в огромную Машкину
дыру. Сержант засмеялся. Насильник смутился и начал запихивать палец в анальное отверстие, после долгой борьбы, ему это,
по видимому, удалось, но пока он возился, у него упал член. С серьезным видом он обошел стол кругом и вложил член в
открытый Машкин рот.
Раздался страшный вопль. Минутой раньше, Машка тоже кричала страшно, но не так безнадежно. В болевом шоке мент схватился за девчонку,
стащил ее со стола, пытаясь освободиться, и потерял сознание. От неожиданности сержант отскочил назад и оказался в шаге
от обезьянника. Мне удалось просунуть скованные руки между прутьями решетки и зацепить его наручниками за шею. Мы оба
упали на пол и наручники впились в его горло. Я тянул изо всех сил. Он хрипел и сучил ногами. «Отпусти его, нахрен,
убьешь же!», — почти визжала Машка. Скорее по привычке, я выполнил ее просьбу. Освободившийся мент сперва дважды ударил
меня ботинком по кистям рук, а потом в голову.
Пришел в себя я уже в больнице. Кисти рук были в гипсе, голова зашита и забинтована. Тошнило. Рядом на стуле сидела Катя
и что-то читала. Выяснилось, что Машка тоже лежит в нашей больнице. Нас бы, наверное, забили до смерти, если бы не Катя.
Она твердо решила дожидаться нашего освобождения на ступеньках «мусорки», и сидела там до тех пор, пока, не услышав все эти
жуткие вопли, не побежала в отделение. Там она сумела как-то разбудить дежурного. Капитан знал и меня, и Машку.
Двоих своих придурков он знал еще лучше. Когда приехал
