будет скользить сверху вниз по твоей упругой, обтянутой джинсами попке, а ты, приблизив своё лицо к моему, вжимаясь горячей твердостью паха в моё бедро, будешь что-то тихо шептать мне в ответ на мои молчаливые прикосновения, вплетая жаркое своё дыхание в тёплый ветер апрельского вечера, и — упоенные нашей любовью, никого не замечая вокруг, мы будем стоять на фоне пламенеющего заката под одиноко торчащим козырьком продуваемой всеми ветрами автобусной остановки, и стоящие рядом с нами в ожидании автобуса люди будут коситься на нас, словно мы с тобой — сказочные, им неведомые инопланетяне, невесть как занесенные из другой Галактики на эту пыльную городскую окраину, — они будут пялить на нас, прижимающихся друг к другу, глаза, а нам не будет до них никакого дела... — юные и счастливый, мы будем неотрывно смотреть друг на друга, упиваясь весной и любовью, и, когда подойдёт автобус, мы запрыгнем в его урчащее чрево и, по-прежнему никого не замечая вокруг, уедем куда-нибудь, на квартиру или на дачу — туда, где на тысячи световых лет никого не будет вокруг, и там, за пределами скучного «здравого смысла», мы будем всю ночь вдохновенно любить друг друга, с юной неутомимостью снова и снова поочередно подставляя один другому свои молодые ненасытимые попки, и лишь когда за окном забрезжит рассвет, опустошенные и счастливые, с опухшими членами и полуоткрытыми норками, прижимаясь друг к другу, мы уснем под одним одеялом, на двоих разделив одну подушку, — слушай, давай приколемся, что мы голубые!..
э, ты чего? чего ты задёргался? ну-да, это рука... моя рука, — ну, и что здесь такого, что я ладонью провёл по твоей оттопыренной попке? кстати сказать, попочка ничего... нет, я не щупал — я только провёл, — чего ты, право... нет, ты объясни, что здесь такого! да, я провёл... ладонью провёл по твоей скульптурно красивой заднице, — ну, и что? оттого, что я сделал это, что-то случилось? сотни тысяч парней ежесекундно на всех континентах трогают задницы друг у друга, и — ничего... ничего, говорю, с этим миром не происходит, если кто-то кого-то тронул за задницу, — гром не гремит, и Земля не меняет свою орбиту: «род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки»... что значит — к чему я говорю эти слова? ни к чему... к тому говорю, что нужно тебе кругозор расширять, — вот к чему! ну, хорошо, хорошо! давай будем считать, что всё это было случайностью... да, именно так: давай будем считать, что я по твоей аппетитной попке ладонью не проводил, а случайно... слышишь? — совершенно случайно твою никому не нужную задницу, упакованную в голубые джинсы, своей безразличной ладонью задел, — да, так бывает... а я говорю, что бывает! неприкасаемый какой... мог бы прикинуться — приколоться, что ничего не заметил... а ты — сразу задёргался, — какой ты, однако, простой... слу-у-шай! если уж ты такой простой, то давай... давай приколемся — прикинемся, что мы избиратели; да-да, они самые! — потребители бесконечных мыльных сериалов... и, выполняя свой долг — воображая, что мы играем во всём этом мутном порно-шоу какую-то роль, мы наденем свои самые лучшие одежды и, преисполненные ощущения своей значимости, отправимся в публичные... тьфу ты, отправимся в избирательные дома... как, ты говоришь, они называются? избирательные участки? нет-нет, запоминать, как они называются, я не буду, — мы же прикалываемся... ну, одним словом, ты понял, куда мы отправимся, — гордо глядя по сторонам, мы будем неторопливо шествовать в своих самых лучших одеждах, и нам вслед, видя наше неискоренимое простодушие, будут лучезарно улыбаться господа кандидаты — бывшие комсомольские активисты, а ныне владельцы фабрик и пароходов, красиво загоревшие на альпийских курортах, и мы... мы, не раз обманутые и обворованные, униженные и оскорблённые, на какой-то ... миг опять забудем, что почти все они, неизменно
