глубине.
— Выпьем! — подхватила Нинка и одним махом осушила рюмку.
... Они пили, а я пригубливал, боясь, что не смогу долго выдержать такого бойкого
спиртоводочного марафона. Девчата были значительно моложе меня и явно поднаторели по части алкоголя.
— А не развлечь ли нам проверяющего? Что-то он у нас не весел, буйну голову повесил, — лукаво улыбнулась Тамарка.
Мне действительно немного было не по себе. Мысль о том, что в часть прибыл блюститель закона, лишала состояния раскованности, расслабленности.
Девочки вытащили из стоящего в углу шкафа два грязных, видавших виды, солдатских матраса, положили их по центру пола и накрыли голубым байковым одеялом, на одном из концов которого красовалась черного цвета пришитая буква «Н».
— Тут ноги, — хохотнула Нинка и бухнулась на «ложе любви». Она быстро сняла лифчик, стянула трусики и бросила их на диван. Ее голое белое тело, местами искусанное комарами, лежало передо мной, как торт перед гурманом — сладкоежкой. Я так и думал, что бедовая секретарша сама предложит свое грешное тело, наверняка, имея на это указание шефа. Тамара тоже стала раздеваться, но делала она это медленно, потягиваясь и извиваясь, словно стриптизерша на подиуме. Я не вытерпел такого «кино» и быстро разделся. Только в отличие от девчонок я не кидал свои вещи, а аккуратно навешивал их на спинку стула. Сказывалась воспитанная службой аккуратность и пунктуальность.
Став голым «королем», которого так и тянуло прикрыть срам рукой, я налил два фужера шампанского и протянул девчатам.
— Выпьем за любовь! Прозит! — сказал я.
— Вот это тост! — воскликнула Тамарка и, взяв фужер, стала медленно лакать бъющую в нос пузырящую жидкость. Нинка бесшабашно выпила залпом. Затем они с хохотом навалились на меня и началась борьба. Тамарка пыталась впиться в губы, а Нинка — укусить член. Их хохот, казалось, обрушит стены. Я испугался, что нас могут услышать и поцелуями пытался заткнуть рот хотя бы одной из них. Наконец они одолели меня, распластав на одеяле. Тамарка глубоко запустила язык в мой рот, а Нинка, причмокивая, сосала мой орган. Наступила тишина: девки работали, а я балдел. Они только мычали и стонали, но свое дело делали старательно, профессионально, Я крепился, сколько мог, но вскоре все же слил Нинке прямо в рот. Та, не моргнув, проглотила, утерлась ладошкой и, улыбнувшись, подошла к столу. Она хлопнула рюмку водки, набила рот колбасой и, усмехнувшись, изрекла:
— Нет. Это не Рио-де-Жанейро. Тебе до Виктора Семеновича далековато, дружок.
— Брось, Нинон! Не каждый из мужичков сможет выдержать такое. Главное, что-
бы он был способен быстро восстанавливать свою боевую готовность, — нравоучительно сказала Тамарка, аккуратно массажируя мой член. И о, чудо! Он тут же стал вновь наливаться богатырской силой. Тамарка заметила это и легла на меня, заправляя его между ног. Надевшись, она «поехала» мелкой «рысью». Каждый подскок она сопровождала страстными: «Ох! Ох!» и «Ах! Ах!». Нинка ревниво повела глазами.
— А вот я возьму и расскажу кое-кому, чем вы тут занимались, — язвила Нинка, опрокидывая в рот очередную рюмку водки.
— Мы не жадные, Можем и тебе оставить, — предложила Тамарка, притормозив подскоки.
— Ладно! Валяйте! Влезу на очередную «палку», когда вам надоест. Должна же я выполнять указания шефа, — миролюбиво ответила Нинка и улеглась на диван. Водка, наконец, сморила ее и она уснула.
Мы продолжили свое приятное занятие.
— А ты неплохо трахаешься, и член у тебя ничего, хотя и меньше, чем у Виктора Семеновича,... — сделала мне комплимент главбухгша.
— И намного меньше?
— Порядком. У тебя же — среднеевропейский, сантиметров восемнадцать, не так ли? А у него, как у жеребца, Мне с ним больно трахаться. У меня мокрощелка мелкая и
