руки на плечи. Не успел я и моргнуть глазом, как вся стая наяд набросилась на нас, ничуть не стесняясь друг друга, выволокла нас из кабинки, и большой копошащейся массой мы повалились на пол.
Что тут началось! Визг, писк, крики, стоны — и все на фоне шумно падающей воды. Я мгновенно забыл про Самарину, и даже как ее зовут. До сих пор не понимаю, как я тогда остался в живых.
Короче, через час я буквально выполз из душевой — мокрый, красный как знамя победившего социализма, со следами поцелуев по всему телу, и побрел в раздевалку, забыв плавки. Кое-как одевшись, с трудом добрался я до нашей репетиционной и тяжело повалился на диван, ошалело мотая головой.
Мои музыканты уже были в сборе, они сидели за небольшим квадратным столом и дымили как фраера. Маэстро сосредоточенно расчерчивал «пулю» для преферанса, а Нарикий тасовал карточную колоду.
— Где ты ходишь, собака бешеная? — закричал он, — Мы уже вторую бутылку джина приканчиваем! И запустил в меня мандарином.
Вот и спрячь тут что-нибудь, — подумал я и шваркнул в него подвернувшуюся под руку барабанную палочку. Нарикий ловко увернулся и успокоил меня, сказав, что пока кончается только первый флакон.
— Ну, тогда насыпай, — просипел я, подставляя стакан. И залпом его опрокинул, а Маэстро ловко вставил мне в пасть зажженную сигарету. В голове немного прояснилось. Сквам, который всем преферансам предпочитал бутерброды с икрой, сидел в углу с полным стаканом за синтезатором и подбирал какую-то мелодию. Глянув на меня, он только усмехнулся.
— Самарина-то, а? — спросил Нарикий, запустив пальцы в густую черную бороду, — Ничего девочка?
На миг в моем затуманенном мозгу возникло видение: стройное загорелое тело, восточные раскосые глаза и черные разбухшие соски на идеальной груди. Я только махнул рукой и рухнул на свободное кресло.
— Одно слово, чемпионка! — засмеялся Маэстро, откупоривая второй пузырь.
— Сдавай! — сказал Нарикий, бросая мне карты...
Эх, люблю я это дело!
Москва. Кузнецкий Мост.
