Лучи заходящего солнца косо бьют в окно, высвечивая запылённость давно не мытых стёкол... сорок лет прошло-промелькнуло, как один миг, и — Гоблин Никандрович Гомофобов, активист движения «За моральное возрождение», как сорок лет назад, размашисто двигает бёдрами, совершает с лежащим на спине Колькой половой акт; вжик... вжик... — скрипят пружины кровати... «бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже...» — не сегодня сказал мудрый Екклесиаст; и ещё он сказал: «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем»... да, ничего нет нового: это было — прежде; это есть — сейчас; это будет — впредь, — это было, и это будет — всегда, и никакие запрещающие законы никогда не смогут этого уничтожить... но многие ли тогда, сорок лет назад, видели дальше собственного носа? Да и так ли уж многие видят дальше собственного носа сегодня? Жизнь — сама жизнь — всегда и сложнее, и проще, чем самые внятные её объяснения... лучи заходящего солнца косо бьют в окно, высвечивая запылённость давно не мытых стёкол, — сорок лет назад Гоблину было едва за двадцать — и что он тогда, сорок лет назад, знал об однополом сексе?
Ничего он не знал! То есть, знал он, что это — в кайф... и ещё он знал, что это — преступление... хотя последнего он, Гоблин, искренне не понимал: почему преступлением считается то, что в кайф — обоим? Но поскольку тогда, сорок лет назад, «общественное» однозначно и неоспоримо довлело над «личным», то не было ничего удивительного в том, что молодой Гоблин, оказавшись перед угрозой разоблачения своих «извращенных» — «преступных»! — деяний, перепугался основательно — не на шутку... да и как ему было не перепугаться? Если бы Гоблин от рождения был приверженцем однополой любви, осознающим эту приверженность как неизбежную составляющую своей сексуальности, и даже шире — своей человеческой сути, то и сценарий его поведения был бы, наверное, иным... но Гоблин на этом тайном пути был обычным — банальным — «попутчиком»: не испытывая в однополом сексе какой-либо внятно осознаваемой потребности, он никогда — ни в школе, ни в армии, ни после армии — не искал партнёров сам: не было у него такой потребности... и в то же время он не шарахнулся прочь от молодого командира взвода, когда тот неожиданно выбрал его, младшего сержанта — командира отделения, своим сексуальным партнёром... это оказалось в кайф, и — вкусив этот кайф однажды, полный сил Гоблин, вернувшись из армии, вполне адекватно отреагировал на такое же желание молодёжного секретаря, — не предаваясь изнуряющему самоанализу, не испытывая какой-либо рефлексии по поводу своей «извращенной», как тогда считалось, сексуальности, и уж тем более не чувствуя в душе какого-либо негативного отношения к однополому сексу, молодой, полный жизненных сил Гоблин плыл по течению, трахая с равным успехом и свою Дульсинею, и молодёжного секретаря — всё было Гоблину в кайф, и плыл бы он так ещё бог знает сколько, если б не случилось то, что случилось... Что именно случилось в пионерском лагере — как и чем утративший самоконтроль молодёжный секретарь хотел-пытался изнасиловать пионера, Гоблин не узнал никогда, — дело это замяли, и даже слухи, как этого можно было бы ожидать, не поползли по городу; секретарь оказался в областной больнице — на допрос Гоблина никто не вызвал, никто ни о чём его не спрашивал, и можно было бы успокоиться, сказав себе мысленно «пронесло»... но те несколько дней, что перепуганный Гоблин ждал вызова на допрос, дорого ему стоили: проклиная в душе свою «половую неразборчивость», на все лады кляня молодёжного секретаря, позарившегося на пионерский член, Гоблин дал себе слово, что впредь он никогда — никогда! — не будет ввязываться в подобные дела... и это были не пустые слова; через месяц женившись
