казалось, ничего не помнил: он встретился с Гоблином в вестибюле и на формально нейтральный вопрос Гоблина: «Как, Николай, дела?» — спокойно ответил: «Нормально», — Колька, семнадцатилетний пацан, произнёс своё «нормально», приветливо улыбнувшись, как улыбался он всегда, и у Гоблина, не без внутреннего напряжения спросившего у оттраханного накануне Кольки «как, Николай, дела?», отлегло от сердца: ни в самом ответе, ни в интонации Колькиного голоса, ни в его взгляде, открыто устремлённом на Гоблина, совершенно не было ни какого-либо знака, ни тайного намёка, ни скрытого значения — ничего ... двусмысленного не было в Колькином облике, и у Гоблина Никандровича отлегло от сердца... жизнь продолжалась! Через неделю, подойдя к Кольке в том же вестибюле — подкараулив момент, когда Колька стоял один, читая какое-то объявление, Гоблин Никандрович не без внутреннего волнения проговорил: «Николай, хочу снова тебя попросить... хочу мебель переставить, а помочь некому... ты как? Есть у тебя время?» У Кольки время было, в чём он, не увязывая просьбу Гоблина Никандровича с возможностью секса, тут же простодушно признался. «Поможешь?» — проникновенно глядя Кольке в глаза, спросил Гоблин. «Хорошо», — кивнул Колька, не видя веских причин отказывать Гоблину; возвращаясь с занятий, он заехал к Гоблину в тот же вечер, и... до мебели дело не дошло, — одной рукой приобняв Кольку за плечи, едва Колька, сняв куртку, прошел в комнату, другой рукой Гоблин Никандрович деликатно и вместе с тем недвусмысленно скользнул по Колькиной заднице: «Что, Коля... ты как — не против?»; оказалось, что Колька не против... он, Колька, был не против: раздевшись, он лег на кровать, спокойно раздвинул ноги, и — опять скрипели пружины кровати...
Так у них всё устаканилось-утряслось, — с периодичностью раз в полторы-две недели Гоблин Никандрович Гомофобов, активист движения «За моральное возрождение», уже не придумывая каких-либо поводов, приглашал Кольку в гости, и Колька, каждый раз приезжая, каждый раз без лишних вопросов сексуально отдавался неутомимому Гоблину Никандровичу — непримиримому борцу с голубыми и «прочими извращенцами»... единственно, от чего Колька в самом начале категорически отказался, это — брать в рот... впрочем, Гоблин Никандрович на оральной форме общения не настаивал, вполне довольствуясь формой анальной, — и без сосания было в кайф! Трахая Кольку в задницу — регулярно совершая с Колькой акты педерастии-мужеложства, Гоблин Никандрович не знал, что есть некая теория, согласно которой «задние игры» свойственны парням из низших социальных слоёв, а представителям разномастной элиты должно быть свойственно либо сосание, либо взаимная мастурбация, — трахая Кольку исключительно в зад, не знающий подобных тонкостей Гоблин Никандрович Гомофобов, активист движения «За моральное возрождение», совершенно не чувствовал себя ни социально опущенным, ни социально обделённым... Довольно скоро Гоблин сделал вывод, что Кольке было глубоко по барабану, каким образом он, Гоблин Никандрович, совмещает жизнь общественную с жизнью приватной, а сам для себя Гоблин Никандрович, малость поразмыслив, никакого оправдания искать не стал, — оказалось, что одно другому нисколько не мешает... как, скажем, не мешает патентованным ворам, занимая высокие руководящие должности, взывать-призывать к борьбе с коррупцией, — si licet parva componere magnis; трахая Кольку, Гоблин Никандрович Гомофобов по-прежнему позиционировал себя как активного, непримиримого борца с голубыми и «прочими извращенцами», успешно совмещая эти лишь на первый взгляд взаимоисключающие занятия, и происходило это сочетание явного с тайным благодаря полному Колькиному пофигизму, — Кольке, не озабоченному сексуально и по этой причине — по причине отсутствия озабоченности — настроенному индифферентно, всё
