почему?
— Я не знаю.
— Она молода, красива?
— Да.
— Так в чём же дело?
Алик и сам не знал, в чём дело. Опыта общения с женщинами у него не было. Они его никогда не привлекали. Он вспомнил, какой стыд испытал, когда в восьмом классе заглянул девчонке под юбку, она это заметила, и ударила его портфелем по голове. Было ли ему тогда приятно? Пожалуй, да. Но больше с ним такого никогда не случалось. Разве только ещё за рулём грузовика, когда на его глазах водитель забавлялся с попутчицей. А всё остальное — как комсомольское поручение, которое в обязательном порядке надо выполнить, нравится оно или нет. Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть!
— О чём ребёнок задумался? — отвлекла его от воспоминаний генеральша.
— Мне с ней было плохо, — откровенно признался Алик.
— А со мной?
Она впервые задала такой вопрос, раньше на эту тему они не говорили. Алик посмотрел в её ясные голубые глаза и уверенно ответил:
— Хорошо.
— Ты мне льстишь?
— Честное комсомольское!
— Ты хочешь меня убедить в том, что тебе приятней быть со мной, старой, жирной бабой, чем с молодой, красивой девушкой?
— Да.
— Но почему? Объясни мне, пожалуйста.
— Вы не лезете целоваться, обниматься, не лапаете руками, где не положено, не поучаете, не критикуете, не гадите в душу, если что не так. Не лжёте, что любите меня, не требуете объяснений в любви от меня, и обещаний жениться, не заставляете... трудиться до тошноты и изнеможения...
— Но я старая, дряблая развалюха.
— При чём тут это? Я же вас не на приёмы сопровождаю... И не в ЗАГС веду. Если по-вашему считать, то вас и парикмахер должен презирать за плохую причёску, и маникюрщик за то, что ногти отросли и лак отвалился, и врач за то, что простудились и, вот, чихаете... А я, как и они, всего лишь удовлетворяю одну из ваших потребностей. И уж если на то пошло, то парикмахер с большим удовольствием возьмётся стричь заросшего хипака, нежели вылизанного денди.
— Первый раз встречаюсь с такой необычной точкой зрения на отношения между мужчиной и женщиной.
— Это не отношения, а работа. И не между мужчиной и женщиной, а между мастером и клиентом... Я вам больше скажу... Когда я... вхожу в вашу... в вас... я чувствую только одно: мой... и ваша... ну, в общем, они будто специально созданы друг для друга, вот что главное. Всё остальное — антураж, не имеющий к этому никакого отношения.
— То, что ты чувствуешь, это не открытие. Так оно и есть на самом деле. Они специально друг для друга природой созданы. И не только у меня и у тебя, а у всех!
— Может быть оно и так... Только с другими я этого не чувствую... Может, из-за всех этих ахов, вздохов, облизываний, разговоров, стонов, главное как раз и отходит на второй план.
— А как же любовь?
— Не знаю... Я не знаю, что такое любовь... Может, когда полюблю, если это случится, изменю своё мнение, но не теперь.
— Ты действительно так думаешь? Хотя, да, ты же у нас никогда не лжёшь.
На следующий день Анна Ивановна послала Алика в город с поручением:
— Вот адрес, отвези пакет моей подруге.
Подруга оказалась под стать генеральше, такая же старая, и такая же тучная. Она встретила Алика в длинном прозрачном пеньюаре, без трусов и бюстгальтера, и предложила бокал шампанского. Алик сразу всё понял:
— Мне это по уставу не положено, да и не нужно. Перейдём сразу к делу.
Живот у подруги был не так велик, как у генеральши, поэтому Алик уложил её на спину. То ли она по натуре была сродни генеральше, то ли была предупреждена ею, но лежала спокойно, не лезла целоваться, обниматься, кроме ... бёдер ничем не двигала, и то лишь плавно покачивала ими из стороны в сторону, будто боясь что-то расплескать. Правда, не в пример генеральше, держала она Алика на себе