больше не грешить...»
В этот момент лязгнула металлическая щеколда. Видимо, Бог услышал её молитву, и внушил кому-то мысль освободить её из каменного плена...
Перетрусивший Семён Павлович, увидев Лину живой и здоровой, несказанно обрадовался, обнял её, и даже расцеловал. У Лины не осталось ни сил, ни желания, ни ненависти, чтобы сопротивляться ему.
— Ну, ты нас и напугала! Мы уже чёрт знает, что подумали. А теперь, прямо камень с души свалился, — сказала Лариса.
А Семён Павлович молчал. Он не ожидал, что дело примет такой оборот, и не мог сразу сообразить, как теперь действовать: у него всё было готово, чтобы отвезти труп в лес, и закопать... Лариса не давала Лине раскрыть рта, тараторила без умолку, обвиняя её во всех смертных грехах. Лине и впрямь не терпелось спросить, зачем они её заперли в холодильнике, но Ларису невозможно было остановить... Но, может, это было и к лучшему? Иногда правду лучше не знать.
Семён Павлович сжалился над посиневшей Линой, повёл её в свой кабинет. Растёр коньяком ноги, руки, дал выпить... Мало-помалу, Лина отогрелась, пришла в себя. Директор налил ещё полстакана Лине, себе, Ларисе. Выпили. Всё — молча. Момент был пикантный, как раз из тех, когда — быть или не быть. Сейчас можно было броситься в обвинения, в выяснение отношений — кто прав, кто виноват, кто первый начал. Но, видимо, виноватыми считали себя все в равной мере, поэтому все молчали. На правах старшего Семён Павлович предложил самое мудрое решение:
— Раз все живы и здоровы, и все в равной степени виноваты, есть предложение считать, что ничего не произошло. Впредь каждый волен поступать, как захочет. Здесь и раньше никого не насиловали...
Лина посмотрела на его руку: половина первого ночи. Семён Павлович перехватил её взгляд:
— Я отвезу тебя домой на своей машине.
Он жил рядом, на работу ходил пешком, и машина была здесь для того, чтобы отвезти Лину совсем в другое место. Все знали об этом, и все молчали. Но, когда Лина увидела на заднем сиденье лопату, она села спереди, сказав Ларисе:
— Твоя лопата, ты с ней и сиди.
Семён Павлович положил руку на её колено:
— Мы, кажется, договорились. В наших интересах всем молчать...
К удивлению Лины, Олег, мало того, что не спал, так ещё устроил сцену ревности. Прежде Лина ни разу не задерживалась на работе, и приходила с полной сумкой. А тут — час ночи, и без сумки! Для Олега это оказалось неожиданностью. Он набросился на жену с упрёками, но Семён Павлович, испугавшись, что Лина сболтнёт что-нибудь лишнее, сказал, что первое пришло ему на ум:
— У твоей жены случился обморок. Скорее всего, от беременности. Кричать на неё нельзя, ей нужен покой и консультация хорошего врача...
Олег, вопреки ожиданиям Лины, несказанно обрадовался этой новости, забегал вокруг Лины, теперь уже с другим выражением лица, подогрел ужин, накормил её, а, уложив в постель, чуть ли не впервые поцеловал её, и уж точно впервые, испросил разрешения побыть с ней, был нежен, ласков и обходителен, видимо, от гордости за своё будущее отцовство. Лина не стала переубеждать его в обратном, решила посмотреть, чем это закончится.
На работе всё шло по-прежнему. Женщины несколько дней не собирались, всё как-то не получалось, а когда сошлись, прежнего общения не получилось. Мало того, что из обоймы выпадала Лина, так и Клава с Ларисой не могли до конца расслабиться. Они обнимались, целовались, ласкали друг дружку, но в их действиях не было прежней нежности, а Лина, после ночёвки в холодильнике, остыла не только телом, но и душой, и никак не возбуждалась. А тут ещё пришла Неля с ребёнком. Девочка была маленькая, лысая, сморщенная, некрасивая, и Лина окончательно убедилась в том, что она никогда не будет иметь детей. Не хватало ещё, чтобы она забрала тогда из роддома свою недоношенную сестричку!
Но Богу было угодно распорядиться по-другому. Слова
