слишком суетился. Мелочь с веселым звоном посыпалась на грязный пол.
— Ой, — сказал я, присев, и принялся собирать разлетевшиеся словно осколки стекла монетки.
— Извините, — засмеялась девочка, и присела рядом со мной.
Коснувшись своей рукой моей ноги. Ее горячее дыхание обожгло мою небритую щеку.
5.
Мы стояла под навесом возле входа в магазинчик. Она облизывала покрытое шоколадом мороженное, а я пил пиво. Она весело болтала, рассказывая, что ее звать Катей: Катенькой: Она рассказывала о том, как она учится, и что она живет одна с мамой: без папы: и мама поздно приходит домой: и сейчас она думала пойти к своей подружке Ане: А я рассеянно ее слушал, не веря тому, что происходило со мной: Не веря, что счастье — вот оно, так близко, на расстояние нескольких сантиметров, одного рывка, одного удара. Я мог повалить ее прямо здесь, мог украсть ее у этого мира. Она могла быть моей. Сила, грубая и жестокая сила моя была несравненно выше ее скромных возможностей:
Но внутри меня все трепетало. Это была нежность, которая запускала свои острые словно бритвы когти в мою израненную этой жизнью душу. Нежность рвалась наружу вместе с предательскими слезами обожания, которые выступали в уголках моих покрасневших от алкоголя и усталости глаз. Нежность рвалась вместе с хрипом моего голоса.
Прямо в тот момент я готов был бросить к ногам Катеньки все свое существо, всего себя. Я был готов убить ее тут же, расчленить на куски, и рыдая от умиления, задыхаясь от животной страсти жрать ее тело.
Я готов был отдать ей весь этот гребанный мир. Любить ее. Возвести в ранг своего божества. Собственного, самого лучшего. Самого настоящего:
6.
Катюша доела мороженное и вопросительно посмотрела на меня. Я допил свое пиво и грустно улыбнулся.
— Не хочется идти к Аньке, она — дура, — сказала Катенька, в глазах ее блеснули искорки.
Маленькие девочки часто называют своих подружек дурами. Это объясняется зарождением в них сексуальности? Они видят в любом существе женского пола прямого конкурента на пути к обладанию неким безликим самцом? Вполне вероятно.
— Можно еще съесть по мороженному, — предложил я.
— Холодно, — повела плечами Катенька.
— Можно пойти ко мне, — предложил я, и тут же сам испугался своей смелости.
Катенька могла закричать и бросится прочь. Меня могли арестовать. Это было бы не так страшно. Хуже было бы, если бы она рассмеялась. Просто мне в лицо. Жестоко рассмеялась бы. Маленькие девочки — очень жестокие существа. Намного более жестокие чем любой маньяк или политик. Я даже зажмурился от ужаса, ожидая ее естественной реакции.
— А ты живешь недалеко? — неожиданно спросила она.
Мы перешли на ты.
Действительно, я жил совсем рядом. В двух кварталах. В десяти минутах ходьбы. И я утвердительно кивнул.
— Тогда, возьмем еще мороженного? — она улыбнулась. — Ты ведь меня угостишь?
— Без проблем, и пива тоже возьмем, — улыбнулся я, впервые за все эти долгие серые дни почувствовав легкость.
И мы пошли. Даже дождь прекратился, и мне показалось, что над моим городом разноцветным полотном растянулся холст радуги.
7.
Я расчленял ее крохотное розовое тело огромным тесаком. Куски ее плоти я рассовывал куда попало: по банкам, кастрюлям, шкафам и чемоданам.
Боже, как же это все прекрасно и банально одновременно. Это — проза, в своем самом естественном проявление. Шедевр, который не посмеет осудить никто:
Я стоял весь в ее крови, а передо мной лежали куски ее останков. И я брал эти мокрые липкие куски, и тер их о свое тело.
Ее кровь смешивалась с моей спермой, моим потом, с моими слезами.
Я рыдал, меня переполняла любовь.
Восхитительное, прекрасное и пьянящее чувство моего восторга было невозможно передать словами, стихами и даже мечтой.
Я обмакнул в лужу крови
