мужика». И вот тут... уж почувствует. Какое-то шевеление. Поднимаю голову — рядом со мной сидит главарь и еще один. А другие?... Значит, они... У меня что-то выпало из памяти? Когда они все залезли в палатку?
— Не... могу... не на-а-до... — крик глохнет: рот заткнули мокрыми губами.
А, может... не губами? Нет, она же никогда не любила делать минет... Только если очень попрошу! Да причем тут — любила-не любила, идиот?!! Тут ее никто и не спросит... А тот запах изо рта? Когда она, моя Ленуська приходила домой пьяненькая? Запах — такой чужой и знакомый... Запах спермы — вот что это было!... Она не любила делать минет?
— Хорошо сосет, сучка! — это подтверждение моих предположений. Это голос, кажется, Стаса... Я уже различаю их по голосам...
— Дай-ка я... Да переверни ты ее! А может она на это место — целка?! — хриплый смех, затем крик Ленки. На сей раз — крик боли.
— Теперь уже нет! — сипит очередной насильник.
— Подожди... Давай бутербродик... Да не дергайся, сука! Лежи! Так? Щас... я... ей... Вот! Вот.
Ленка стонет от боли. Слышны шлепки голого, потного тела по другому голому телу. Сейчас там, в палатке... запах... Похож на тот запах, изо рта пьяной Ленки, только, конечно, посильнее...
— Титьки маленькие!... Почему, сучка... титьки... у тебя маленькие? — Ленка взвизгивает. Вероятно он так крутанул соски, что... Что? Что они — набухли? Что ей стало приятно?!
Шлепки... Стоны моей маленькой жены. Стоны... стоны... Скоро, скоро... я чувствую... она опять закричит, забьется в оргазме... Протягиваю руку и с удивлением обнаруживаю свой стоящий колом член. Вот, значит, как?... Я, значит, получаю удовольствие?... Ленка кричит и плачет. Скулит, как побитая собачка и снова кричит! И это длиться вечно! Они никогда не перестанут ее накачивать в два насоса, а она никогда не перестанет содрогаться в бесконечном, болезненном оргазме... Очнулся я от холода... Костер погас. На поляне стоит только наша машина. Рядом — палатка. Это что — сон? Все это — было сном? Облегчение мгновенно сменяется болью — гора пустых бутылок... Развернутые упаковки, куски недоеденной колбасы...
Ночь... тихая, осенняя ночь. Что так мешает там в штанах? Боже! Да это... Ну да, ну да — я же не разрядился... А что там... в палатке?... Там — она? Или, может они увезли ее с собой? Вряд ли... Подползаю ближе. Болит голова и нога... Надо снять ботинки, разуться, будет легче... Да и джинсы скинуть!... Вот так... Вот и палатка... Ну и дух!... Запах пота, перегара, чеснока... колбаса-то была чесночная... и еще — тот самый запах... Темно... лезу на ощупь. Что-то теплое и мягкое... Ага, это жена... Это моя — моя жена! МОЯ жена! Не важно, что ее только что... что ее сейчас несколько быков... что в нее наспускали... что пользовались ее телом, как ночным горшком, выплескивая внутрь ненужное... Она моя! Она моя по праву! Теплая... Теплая и липкая... Вся — ВСЯ — липкая... Молча, как подкрадывающийся зверь, сдерживая рвущиеся дыхание, накрываю дрожащим телом ее горячее, липкое, расслабленное, как тесто, маленькое тело. Замираю — она почувствовала? Она — почувствовала тяжесть мужика? Она — испытавшая только что столько оргазмов — почувствовала ли она меня — своего мужа? Того, кто так часто соединялся с ней в одном порыве? Ленка издает слабый стон. Я вновь замираю. Лежу на ее горячем, как грелка теле... На ее ИЗНАСИЛОВАННОМ теле! Впитываю, тяжело дыша, ее тепло... Она вся, вся теплая... А там?... А там, наверное — огонь! Медленно, рывками, как испорченный робот, Ленка раздвигает ноги... Она — без сознания? Это — что? Рефлекторное движение?
Боже! Как горячо у нее там!... Мой дружок, мой рвущийся в дело маленький пожарник оказывается уже ТАМ... Непроизвольно содрогаюсь... Женщина безучастна... Она только раскинула ноги... Это во все века означало приглашение... Но она — без сознания!... Это —
