пинцет, взял его — и, морщась, выковырял стекло. Понюхав его — кивнул: в нос ударила та самая клопиная настойка.Посидев еще мгновение, Тим снова встал — и вышел в коридор. — ... Алло, Фредди? Да, это я... Живой, как видишь. Да, да... Фредди, старина, слушай, я все расскажу тебе, но сейчас... Выслушай и не перебивай. У меня есть кусок стекла, покрытый осадком. Ты можешь сделать раствор? Мне нужно к вечеру. В двух шприцах-двойках. Без иголок... Нет, не наркота. Ничего криминального... Слушай, я тебя обманывал когда-нибудь? Ну вот и... Очень обяжешь. Да. Жду курьера через час. Спасибо, старина. — Он положил трубку — и застыл, увидев в дверях Дженни, увешанную авоськами. — Ну чего ты встал? Ну чего? Вот... я не знала, что ты любишь, и взяла на всякий случай всего побольше. Вот бананы, авокадо... тебе ведь надо витамины...Она озабоченно говорила, а Тим смотрел во все глаза на хрупкую фигурку, доверху нагруженную всяческой снедью.***Когда в дверях показался старый Мэтью, Тим громко крикнул: — О! Явился — не запылился!Это было сигналом для Дженни, сидевшей в коридоре.Мэтью достал пистолет и сказал: — Считаю до трех. Мне терять нечего. Раз... — Послушайте!... Вы хоть скажите, что он дает, этот Эликсир. — Не знаю я, и не твое дело. Ему лет больше, чем костям твоего прапрадеда. Предания индейцев потаватоми говорят, что в нем томится дух Вофхомото, бога плодородия. Говорят, что он дает великую силу и власть. Я наследник великого народа, сгнившего в ваших резервациях, и я имею на Эликсир больше прав, чем любой ублюдок вашего бесцветного железного племени... Хватит трепаться! Раз... Два...Но за дверью уже слышались шаркающие шаги миссис Патефон. — ... Ну, и в чем дело, дорогуша? Обделался, что ли, или с чего это я тебе понадобилась?..Мэтью спрятал пушку в пиджаке, кусая губы. — Почти. Дорогая миссис Пат... то есть... погодите... сейчас будет... сейчас, сейчас будет... ПРИКООООООЛ!!!Тим и Дженни одновременно выпустили из шприцов тонкие струи: Тим — в бесчисленные щетинистые подбородки миссис Патефон, а Дженни — в угрюмую физиономию Мэтью. — Что за шуточки? — возмущенно хрипела Патефон, утираясь рукавом. Тим и Дженни хохотали, старательно изображая киношных придурков. — Дорогуша, и вам досталось, бедненький мой, — обратилась она к Мэтью. — Ну и молодежь пошла... Никакого уважения к старшим... — Никакого! — вдруг отозвался Мэтью, глядя во все глаза на миссис Патефон. — Бедненький... Засранцы такие!... Вот я вас! Поешь ты душевно, детка, но в голове у тебя, видно, мозгов ни капли, как и у твоего кобелька... Позвольте, мистер, бедненький мой, я протру, — миссис Патефон достала платок и заботливо вытерла небритую медную щеку. — И у вас... тоже... — вдруг пробасил Мэтью, глядя на нее сверху вниз, как огромный пес на младенца. — Вот тут... Можно? — и он торжественно, как в церкви, коснулся морщинистого виска миссис Патефон.Дженни переглянулась с Тимом, раскрыв рот. — Идемте, мистер... — Драм. Мэтью Драм. — Идемте, мистер Драм, я угощу вас... У меня тут припасено кое-что для хороших людей... Только особых, совсем особых гостей... Ууу, охламоны! — оскалилась она на Тима и Дженни, выходя из палаты под ручку с Мэтью. — А в вас сразу видать человека почтенного, культурного, не то что... — слышали они удаляющийся голос с шарканьем вперемешку.... Дженни смотрела на Тима, распахнув глаза; затем они оба, как по команде, прыснули — и Дженни прыгнула к Тиму в объятия. — С ума сойти... — стонала она, прижимаясь к нему. У того болела грудь и голова, но он хохотал, не в силах остановиться. — Теперь понятно, почему мы... И ведь это раствор, а ты облил нас концентратом! Любопытно, надолго ли... — Думаю, навсегда. — Почему? — А что, тебе не ясно? Прислушайся...Дженни замолчала, вслушиваясь в щекотный ток, втекавший в
