«Судья — мусор!» — пронеслось по трибунам в который раз. Идет последняя минута первого тайма. Я опять валяюсь на остатках травы, согревая задницей холодную землю. «Динамо» — параша, победа будет наша!» — солидарен со мной почти весь стадион. Даже небольшая кучка фанатов мусоров, и та недоумевает, как этот черный мешок с говном, со свистком во рту вместо хуя, не дал пеналь за очевидную подножку. Боль с лодыжки за сотые доли секунды перебирается в мозги. Этот кабан в бутсах вместо копыт, их либеро сраный, Фома, кажется, не дает мне и шагу ступить. Ну подожди, бычина, я те во втором тайме устрою! Только бы свисток на перерыв побыстрее.
Тренер хочет показать, что мной недоволен. Голос повышает. Хотя, заговори он шепотом, пацаны подумают, что по нему дурка плачет. Он всегда орет. Будто мы не вторая юниорская «Спартака», а сборная глухих с радио «Маяк». Я не хочу оправдываться, а то вправду подумает, что не выкладываюсь полностью. Вот и Жендос, киппер наш, за меня встает, говорит, что горилла эта, дядя Стёпа, мент задыхучий, без фола меня ни разу не остановил. Пацаны сидят злые, кулаки сами сжимаются. Ментам во втором тайме живыми не уйти!
Поправляю щитки. Спасибо вам, родные! Если бы не вы, греться бы мне ща в Склифе... А-а, вспомнил, Иванов у этого говнюка фамилия. Иметь в России такую фамилию все равно, что не иметь никакой. Наверно, поэтому его Фомой и называют. А вот и он. Косится в мою сторону. Чё, ментяра позорный, не можешь забыть, как я тя на двух корнерах перепрыгнул? Промазал вот, жалко. Ваще-то я стал страшно грациозным. При моих ста девяноста, да еще на метр прыжок... Тренер ихний должен завидовать нашему. Вот если бы мне еще килограммчиков двадцать поднабрать... Может, в дубль спартаковский позвали б. Ничё, ща закачу мусорам парочку горяченьких с правой, а там, глядишь, и дубль.
Свисток на тайм опускает меня с небес. Пока легавые не очухались, ошиваюсь на грани офсайда. Не-а, не получается. Флажок все пасет. А вот и наш корнер. Ёжка будет вешать на меня, как пить дать. Точняк, пузырь летит в мою сторону. Незаметно опираюсь о плечо Фомы, выпрыгиваю... Есть! Ловите вафельку! Я слегонца задеваю мяч, и он, описав дугу над их киппером, снимает паутину с правой девятки. Фома толкает меня слишком поздно. Бежит к судье, орет, висел, мол, я на нем, но Свисток показывает на центр. Я же демонстрирую горилле средний палец...
... И сразу бегу подальше. От своих. Падаю на траву и еще метр еду по ней. Ну, давайте, зацелуйте меня! До оргазма! В этом сезоне вы меня облизываете в юбилейный, тридцатый раз. Мужики, только без засосов! Меня Маринка убьет... Странно, и где вы в свои восемнадцать так научились целоваться? Еще полминуты, и я или кончу, или получу горчичник за организацию оргии на мусорской половине. Или и то, и другое. Жендос прибежал, чмокнул и посеменил обратно в рамку. Шея ему досталась. А Ёжка даже губы лизнул.
Вот хоть убейте, хоть трахните — иногда хочется по пустой рамке промахнуться. Как представишь этот послегольный лесбос, так матка появляется и сразу опускается. Я боюсь своих поцелуйщиков. Противно... Зачем, я не понимаю? Если, например, тот же Ёжка забивает, я ж не лезу к нему целоваться?! Обниму, и всё. В прошлое воскресенье, когда конюшне тройку банок сунул, меня чуть не изнасиловали. У меня даже встал...
Мусора давят. Мы начинаем играть на отбой. Еще целых сорок минут, бляха!"Раз, два, три, все легавые — козлы! Три, четыре, пять, нам легавых в рот ебать!» — не дремлют наши фаны. Мы с Фомой толкаемся даже в центральном круге. Бля буду, их тренер дал ему персоналку на меня, самого опасного форварда. Кто-то из «Торпедо» говорил, что Иванов этот — педик. Странно, непохоже как-то. На полголовы выше меня и на полцентнера тяжелее... Не, гомики так не толкаются. Еще немного, и мне будут вправлять плечо...
Жендос отбирает у мента мяч и выбивает на меня. Пузырь подпрыгивает у Фомы перед шнопаком,
