Верхнее оказалось неплохим посёлком, с крепкими хозяйствами, чистыми домами, грунтовыми, но не разбитыми дорогами. На причале Ильич лихо пришвартовался, выпрыгнул на помостки, потянулся. День клонился к вечеру, весь день он просидел в лодке, и теперь старался расправить мускулы. Дело-то в Нижнем было плёвое, на пару минут, а пришлось тащиться в такую даль самому. А как же? Глава семьи он глава семьи. Я не стал разгадывать эту очередную загадку, только уважительно закивал головой, подтверждая его слова.
Увидев нас поднимавшихся от речки, женщина оперлась на приоткрытую калитку, дождалась, когда мы поравняемся, ехидно спросила у Ильича:
— Ильич, а Ильич? — Видно было, что у них были давнишние счёты. — Никак, на подмогу привёл?
— Вот, ехидна ты, Салтычиха! — Он кивнул на меня. — Человек жить зиму будет у Вовича, приехал еды купить. А ты всё своё!! Тьфу, на тебя! Что подумает человек?
— А ничего и не подумает. — Неожиданно она преобразилась, сменив ехидное выражение лица на дружелюбное. — А откуда молодой человек будет?
— От верблюда. — Отрезал Ильич, толкая меня в бок, мол, проходи, не отвечай. — Тебе этого знать и не надо, ехидна.
— Ты?! — Женщина чуть не поперхнулась. А она ничего, молодая, симпатичная.
— О! Ильич! — С другой стороны дороги к нам подошёл мужчина. — Как там Вович?
— Привет, Михась. Да, жив. — Ехидна Салтычиха растворилась за оградой.
— Ирина тут к нему собралась.
— Вот и оказия на обратную дорогу. — Ильич ткнул пальцем в меня. — Приехал купец-молодец.
— Да? — Мужчина смерил меня взглядом. — А чего покупать-то будешь?
— Жизнь. — Ответил я нагло. Мне что ли одному мозгами тут крутить, соображая, что там на втором, третьем, четвёртом плане, они говорят мне? Пускай мучаются и они.
Только вступив в дом Ильича, я понял, на что намекала Салтычиха. Молодая жена крутилась по кухне, накрывая на стол. Красавица. Даже эта одежда, одетая явно, чтобы сгладить свою статную фигуру, грудь, тонкую талию, не могла скрыть от моего взгляда, истосковавшегося по красивой женщине. Ильич, оставив меня с ней, выскочил во двор, я же, присел на уголок, завёл разговор о ни о чём. О посёлке, о том у кого лучше купить овощей, картошки, мяса или там птицу и кто делает домашние консервы. Наталья отвечала, не прерывая своих хлопот, отчего мне пришлось ходить по дому за ней, помогая доставать банки с солениями, ставить уже разогревшийся самовар на стол. Когда всё было собрано, появился довольный Ильич. Подмигнув мне заговорщицки, он объявил, что через часа полтора поспеет баня, а пока ужинаем. Я старался есть мало, так как понимал, что баня будет не простая. Как-то попал я в такую баню, когда ещё мотался по деревням, пытаясь сделать свой мясной бизнес. Еле ноги оттуда унёс. А если судить по бутылке, выставленной Ильичём на подоконник, видно сейчас баня такой и будет.
Баня была через двор. Выйдя в прохладный вечер, я, прижимая к себе смену белья, выданного мне Натальей — подштанники, известный у служивших в армии как «кальчики», рубашка, двинулся к бане, светившей мне прямоугольником света открытой двери.
— Сейчас хорошо. — Ильич шёл позади, шлёпая калошами. — Комаров нету. А то налетят, чертяки, всё испортят.
— Иль! — Наталья выскочила на крыльцо. — Я Иринку позову?
— Да, зови! — Он усмехнулся. Во, как! Новое имя Иля! — Скучно не будет! Ты как? Париться любишь?
— Люблю. Но не до потери пульса. — Выданное бельё старалось выскользнуть. — В городе немного по-другому.
— Ну, ты так говори, если что. — Он зашёл в предбанник, закрыл дверь. Дух жара, пропитанный какими-то травами ударил по моим ноздрям, вызывая дрожь. Ух! Как там, внутри, наверно, хорошо! — Не стесняйся. У нас тут просто.
— Хорошо. — Предбанник один. Женщины тоже тут будут раздеваться? Я потоптался на месте, соображая как сложить бельё.
— Не робей, а девки дома разденутся! — Он сбросил белую одежду, оголив свои крепкие ноги,
