своей невнимательности.
Вы когда-нибудь видели совершенство? Нет, не красивую женщину, не красивого мужчины. Этого добра полно на картинках, рекламах, и в телевизоре. Грудей пятого размера, членов по двадцать сантиметров. Хоть половниками хлебай.
Именно совершенство? Рукотворная человеческая красота. Песня металла, блеск полированной стали, гимн силы, мощь скорости.
Я не дружу с двумя колесами, вернее, я не дружу с их хозяевами, но то, что сейчас стояло перед моими глазами, опиралось на четыре колеса.
— Нравится?
Чудовище подходит сзади.
— Пятьсот лошадок.
Передо мной во всей своей красе: блистая обводами, кокетливо подмигивая фарами, призывно маня кожей руля, стоит... Додж Томагавк.
Первый мой вопрос:
— Где ты его взял?
Это-штучная работа, не серийное производство. Цена данного сокровища авто-мото техники практически запредельна для российского обывателя. Что ему несильный удар какой-то там «японки», он в лесу просеку проложит — не заметит.
— Со Штатов привез. Продал им патент.
Обхожу со всех сторон. Колеса почти на уровне моей груди. Трогаю хромированную сталь, обвожу пальцами фары.
— Если бы вы еще их водить умели.
Кто тянул меня за язык? Но классовая ненависть автомобилиста к байкерам не дает покоя. Поэтому фраза получается громкая и обидная. Ближайшие мотоциклисты отставляют банки с пивом и начинают кучковаться вокруг нас. Физически ощущаю, как повышается градус напряжения. Меня окружает хрустящая кожа, металлические наклепки и запах взнолнованных самцов, на чью территорию я посмела заступить. Пока еще тихо.
— Что ты сказала?
Чудовище откидывает волосы назад и опасно сощуривает глаза. Отступать некуда — за моей спиной машина, которую эти бруталы разобьют на фиг, даже не глядя.
— Я сказала, что на трассе надо быть поосторожней. И не выписывать крендели перед моей машиной.
— Это вот перед этим что ли?
Кто-то из толпы (убила бы к чертям) презрительно пинает колеса «Мазды».
— Этим, или не этим, но в сезон вас только и собирай кверху колесами. Я же вас не вижу, двину бортом — пиши завещание.
— Врач, — окликают чудовище, — ты где эту дуру нашел?
Длинноволосый монстр подходит ближе.
— Какая у тебя максималка?
— Двести десять. Но выжимала только один раз. Обычно сто сорок — сто семьдесят.
— Понятно. Ангел, — говорит он кому-то за спиной, — прокати даму. У меня сидение только одно.
И надевает мне на голову шлем, который я тут же раздраженно снимаю.
— Я с вами, суицидниками, никуда не поеду. Не хватало еще по дороге разбиться.
«Врач» чуть склоняет голову и шепчет в макушку:
— Какая же ты гонщица после этого? Трусиха ты обыкновенная.
А вот это ты зря сказал. Этого я не люблю. Бросаю на него злобный взгляд и решительно натягиваю шлем.
— Поехали, — кидаю тому самому Ангелу, — показывай своего зверя.
Упс, еще один сюрприз. Сузуки. Не Томагавк, конечно, но машинка вполне на уровне. Красный, мой любимый цвет.
— Нинка, ты куда? — Катькин голос перекрывает двести двадцать взлетных децибелл.
Она отвлекается от процесса исследования ротовой полости какого-то очередного самоубийцы и обращает внимание на меня.
— Не садись с ним, я его знаю. Он — сумасшедший.
— Катя, я скоро вернусь, — успокаиваю ее я.
Обнимаю его за пояс, выруливаем со стоянки. Пытаюсь вспомнить — он пиво пил перед тем, как сесть за руль, или нет. По-моему, нет. Я не заметила, точно. Объезжаем неизменные ямы на дороге, становимся на повороте.
— Держись крепче, маздайка.
Это мне, да?
Когда мы доходим до сотни, я не замечаю. После этого он практически ложится на руль, мне приходится лечь ему на спину. По-моему, мы едем даже не очень быстро, но ощущение скорости на мотоцикле меняет все представления о жизни. Аэродинамика двухколесного зверя в корне отличается от закупоренной машины. Трасса сливается в одну трудноразличимую линию,
