прямом эфире. Здесь же был Алеша.
— Дорогой Саша! — начала Алешина мама, улыбаясь во все тридцать два. — Сегодня доктор сообщил нам потрясающую новость. Это просто невероятно... наш Алешенька совершенно здоров!
Сашка просияла, задохнулась, всплеснула руками, рванула к Алеше, чтобы сгрести его и стиснуть хорошенько, до хруста... и остановилась на пол-дороги. Алешины родители косились на нее.
— Саша, — продолжила Стелла Алибековна, кашлянув, — Саша. Без тебя Алешенька, наверно... наверно, поправился бы не так быстро. Прими нашу благодарность, — она протянула Сашке конверт. — Ты нам очень помог. Теперь ты можешь отдыхать. Больше нет нужды ходить к Алеше. Он здоров!
Воцарилось молчание.
Потом Сашка, криво улыбаясь, спросила:
— Я не понимаю, простите... Вы меня прогоняете?
Иннокентий Петрович засопел. Стелла Алибековна заулыбалась еще шире:
— Ну почему же прогоняем, Саша? Ты выполнил свою работу, и выполнил блестяще. Мы с тобой справедливо рассчитались. У тебя не должно быть никаких претензий к нам...
— Мам, подожди, — сказал вдруг Алеша. — Я сейчас вас сильно удивлю. Вы просто упадете...
— Лёш, не надо! — крикнула Сашка.
— ... Все это время она к нам ходила, и вы так и не увидели...
— Лёша!..
— ... что Саша — девочка!
У Сашки внутри что-то оборвалось, как в старом колодце.
— Кто это «она»? — спросил Алешин папа.
— Ну, Саша, конечно. Папа, не тупи! Сашенька — девочка, и мы с ней...
— Лёш!..
— ... мы с ней любим друг друга!
— Как девочка? Как это «любим»? — Стелла Алибековна пялилась на Сашу, на Алешу, пытаясь что-то понять, потом перевела взгляд на мужа. Тот отдувался, как мастиф, затем вдруг тоненько закричал:
— Говорил я тебе, что он педик! Говорил!!!
Дальше все галдели одновременно:
— Кеша, не надо так, — кричала Стелла Алибековна.
— Лёш, ну что ты наделал? — причитала Сашка.
— Я сразу понял, как только его увидел! Я их за версту чую, — хрипел Иннокентий Петрович.
— Вы чё, слепые, что ли? Она же девочка, смотрите! — орал Алеша, пытаясь всех перекричать, и затем подбежал к Сашке, отпихивавшей его, обнял ее и попытался поцеловать.
— Не смееееть! — заорал Иннокентий Петрович, тяжело вставая из-за стола. — Смотри, жёнка, чего делают, а? Лексей!!!
— Саш! Ну скажи им! Ну скажи! — кричал Алеша, дергая ее за плечи.
Внезапно все замолкли.
Сашка смотрела на Алешу, на его родителей...
Был только один способ доказать, что она девочка. Она уже использовала его.
Но сейчас она не могла.
Не могла.
Отпихнув Алешу, она выбежала из кабинета.
— Воооон! — орал Иннокентий Петрович ей вслед. — Пидарасина! Говна кусок! Вооооон...
Сашка долго еще бегала, заблудившись, по дому, обставленному во всех существующих стилях всех времен и народов, и когда наконец нашла выход — вылетела на улицу, будто подорвалась на мине, и долго еще бежала, не переводя дух, чтобы убить сердце и легкие, и себя вместе с ними... и потом упала прямо на асфальт, и лежала там какое-то время, застряв между миром и чернотой, гудевшей рядом, пока ее не подняли люди, затолкнув обратно в мир, и не провели к скамейке...
Там она просидела до темноты. Потом встала, отключив непрерывно гудящую мобилу, и пошла домой.
— Сашуль, — открыл ей обрадованный папа, — представляешь, сегодня один мой... Что такое?
Не говоря ни слова, она прошла мимо него и рухнула на кровать.
Утром она лежала долго, глядя в потолок.
Затем ... встала, разделась догола и внимательно осмотрела себя в зеркале. Не одеваясь, пошла голяком в душ (папа проводил ее взглядом), и там тщательно выбрила ноги и пизду. Когда вышла — накрасила голубым лаком ногти на руках и ногах, надела кружевную комбинацию, и поверх нее — лучшее свое платье, то самое, с вырезом. Лысину она повязала батистовой косынкой, по-пиратски — узелком назад. Потом снова заперлась в ванной и стала делать себе замысловатый макияж.
Мамы дома не было. Папа не
