она открывается, а если заперта, — направляй свои шаги к следующей.Толкаю первую — ту, что ведёт в комнату маман. Она поддаётся, и впускает меня внутрь. Не мешкая, снимаю с себя обувь и одежду, нащупываю край постели, забираюсь на неё и, нырнув под одеяло, пытаюсь определить, кто лежит рядом со мной. Через какую-то пару секунд мне становится ясно, что это вовсе не женское тело. Быстро спускаю ноги на пол, обегаю кровать с другой стороны, и руки мои упираются в шикарную задницу. Вот она, желанная! Я прижимаюсь к ней. Мамочка моя лежит на левом боку, свернувшись клубком. Между нею и её супругом, моим отчимом, довольно значительное расстояние. Она словно машинально отжимает от правого бока локоть и пропускает мою длань, устремившуюся к её груди. И уже явно сознавая, что делает, приподнимает на секунду левый бок, чтобы дать волю мой другой длани. И вот уже оба её шикарных полушария стиснуты в моих ладонях. И я ощущаю под тонким батистом её ночной сорочки, как стремительно набухают и твердеют её бутоны. Когда мои губы дотягиваются до её шеи, она начинает крутить головой, затем вдруг резко переворачивается на правый бок, лицом ко мне, обнимает меня и яростно целует. При этом её груди настолько тесно прижались ко мне, так что мои ладони оказываются без дела. С левой рукой я ничего не мог поделать, — настолько она оказалась придавлена её телом. Но свободную правую я отправляю путешествовать от талии к коленке, хватаю края подола и тащу его вверх, насколько это возможно, после чего принимаюсь поглаживать обнажённую кожу бедра. И когда дотрагиваюсь до желанной расщелины, обнаруживаю, что она совсем мокра и раскрыта. Запускаю туда палец, затем другой, ощупью ищу и нахожу клитор. И только начинаю слегка потирать его, как она совершает ещё одно резкое движение всем телом, опрокидываясь на спину и как можно шире раздвигая задранные вверх колени.Я ухитряюсь тут же поместить между ними свои колени и, ухватившись за свой хоботок, собираюсь, было, погрузить его в её пылающее жерло, как вдруг чувствую, как обе её ладони довольно сильно и настойчиво надавливают мне на темя, словно желая переместить мою голову (и губы) как можно нижи.«Ага! — думаю я, — ей хочется, чтобы я прежде покрыл поцелуями её перси!»Освободив на минутку-другую руку, я вместе с другой — свободной — с некоторым усилием стаскиваю с её плеч тесёмки ночнушки и, вытащив наружу шикарные мякоти, принимаюсь тискать их и покрывать поцелуями. Мои губы, язык и зубы вонзаются по очереди то в один, то в другой набухший до невозможности сосок. И я даже осмеливаюсь время от времени слегка прикусывать их, что каждый раз заставляет ей постанывать и охать. От удовольствия, как я понимаю.Полагая, что этих предварительных ласк достаточно и что моя маман неплохо уже разогрета, я решаю вернуться к достижению своей главной цели и вновь просовываю одну из рук между нашими телами, чтобы направить своего упёршегося ей в ляжку упрямца туда, где ему давно, вроде бы, положено было быть.И опять ощущаю давление её ладошек на моё темя. — Пожалуйста, миленький! — вдруг довольно внятно шепчет маман. — Мне так понравилось... Ну, то, что было у нас тогда... под ветлой... Это было так восхитительно, что мне захотелось снова... Можно?На сей раз до меня доходит, что же ей более всего желательно, и я моментально исполняю её просьбу: отползаю чуток на коленях, опуская на пятки таз и прикладываю к её промежью свои уста. Пробегаю губами по лохматке, и, обнаружив наполовину вывернутые срамные губы, принимаюсь лизать их. Охи и ахи усиливаются, таз заёрзал, а когда мой язык упирается в разбухший и затвердевший похотник и я его беру в зубы, ей уже становиться не в мочь сдерживать свои истошные стоны.Они не прекращаются и тогда, когда я — не столько потому, что мой нос не очень-то приятно чувствовал себя в густых завитках на её лобке, но и для того чтобы
