Автомат как по мановению волшебной палочки взметнулся к плечу:
— Ни с места, а то башку отстрелю нахрен! — кричу и сама не верю своим словам.
Хоть один бы завалящий патрончик в рожке, так ведь нет.
Мой оппонент замирает и поднимает руки вверх.
Хорошо. У меня есть время немного обдумать сложившуюся ситуацию. И картинка вырисовывается прескверная — все мои ребята лежат, прошитые вражескими пулями, рацию мы потеряли еще вначале боя, значит, вызвать подкрепление я не смогу. У меня ранена нога, причем, ранена, это сильно сказано — так, царапнула шальная пуля — но она кровоточит и болит. Вдобавок ко всему не осталось ни одного патрона, и в единственном более-менее пристойном укрытии, где я собиралась заняться своей ногой, я натыкаюсь на этого борова.
Честно говоря, от одного взгляда на него у меня сжимается все, что только может сжиматься — он минимум на две головы выше меня, хотя и я не маленькая, и раза в два шире.
Но у меня есть тактическое преимущество. Точнее, видимость преимущества — мой автомат. У него оружия нет вообще. И пока он считает, что у меня есть патроны, я могу выиграть немного времени и придумать способ уйти отсюда по добру по здорову.
Прижимаюсь щекой к стволу. Он еще горячий, не успел остыть после того, как я расстреляла все три рожка. От него масляно пахнет оружейной смазкой.
— Имя и звание, — коротко командую, пытаясь рассмотреть его в полумраке.
Он молчит, но рук не опускает. Я не вижу его лицо — он стоит против света — зато я очень хорошо вижу его фигуру. По правде сказать, встреться он мне в другом месте и в другое время, я бы не стала сопротивляться. Как раз как я люблю — высокий, крепкий, широкие плечи, узкие бедра. Одет в форменную майку в обтяжку и в форменные штаны, заправленные в высокие армейские ботинки. На фоне освещенного прямоугольника двери рельефно выделяются мышцы на его руках. Пожалуй, было бы очень приятно, если бы эти мускулистые руки обняли мои плечи...
От одной мысли об этом дуло автомата дрожит. Солдат не мог этого не заметить — я ведь у него вся как на ладони, еще и свет от дверного проема падает на мое лицо. Я чувствую, как краснеют щеки. Мой оппонент еле заметно меняет положение тела, но я вижу. Крепче сжимаю автомат и плотнее прижимаюсь к нему виском.
— Имя и звание! — повышаю голос, чтобы скрыть в нем дрожь. И сама удивляюсь — чего я дрожу? От страха? От холода? От слабости? Или, может, все-таки от чего-то другого?
Последняя догадка отзывается приятной тяжестью где-то внизу живота. На лбу выступают капельки пота. Между ног становится влажно. Какого черта? Почему в подобной ситуации, когда передо мной стоит здоровенный мужик, способный — я в этом не сомневаюсь — свернуть мне шею одной левой и готовый сделать это при первой же возможности, я теку, как мартовская кошка?
Щеки пылают, в голове гудит, губы пересохли, и я машинально провожу по ним языком. Мне показалось, или солдат снова пошевелился?
— Повторяю свой вопрос в последний раз, — хмурюсь и стараюсь придать своему лицу максимально грозное выражение, но с таким румянцем, да с такими мыслями в голове, выглядеть угрожающе никак не выходит. — Имя и звание.
— А что будет, если я не отвечу? — это еще что за выражение? Да он насмехается надо мной!
— Еще одно слово в подобном тоне, — щурюсь и понижаю голос почти до шипения, но в нем почему-то звучат совсем не угрожающие грудные нотки, — и я тебе башку прострелю... ублюдок, — выплевываю в него первое пришедшее на ум оскорбление.
— А стрелять чем будешь? Глазками? — ну, все, шутник, ты меня достал... — У тебя патронов нет. Я видел, как ты расстреляла три полных рожка. И совершенно зря, кстати.
— Заткнись! — взвизгиваю, как капризная девчонка, и злюсь сама на себя за это. Видимо, эта злость отражается на моем лице, потому что солдат немного выравнивает спину и напрягает руки — я вижу, как надуваются его мышцы. — Я тебя и
