выскальзывает из моего ... рта, пробегает влажной дорожкой по подбородку и по шее к впадинке между ключиц, потом забирается под майку, пока руки воюют с армейским ремнем... Эх, салага, учись пока я жива! Одно движение — и тяжелый кожаный ремень уже лежит на полу под моей талией, а он с прежней настойчивостью расстегивает крючки на штанах. Сначала у меня, потом у себя.
Горячий, какой же он горячий... и сладкий — его язык возвращается в мой рот, вдоволь наигравшись с моей грудью...
* * *
Я девочка из приличной семьи. Точнее, из пуританской семьи. Точнее, из амишей. Мой отец сам лишил меня девственности. Зачем? Не знаю. Даже мама не ответила на этот вопрос. Но мне было так плохо, что она не могла это спокойно видеть, и, едва я сумела подняться на ноги, мы сбежали. Далеко нам, однако, убежать не удалось — шутка ли, еле ковыляющая девочка-подросток и хромая от рождения пожилая женщина пытаются сбежать от целой кавалькады молодчиков на здоровых и быстрых лошадях.
Мать тогда засекли до полусмерти, а меня приковали цепями к кровати, и каждый желающий мог прийти и заняться со мной любовью, как ему хотелось и когда ему хотелось.
Лучше бы и меня засекли.
Выпустили меня лишь две недели спустя. Я тогда с трудом передвигалась, почти не разговаривала и не мигала.
Но когда я пришла в чувство, я предприняла вторую попытку побега, на этот раз без мамы. И эта попытка оказалась удачной.
Сначала я три месяца пряталась по подворотням, срезала волосы, чтобы никто меня не узнал, перевязывала грудь, носила найденные на свалке мужские вещи, мазала лицо сажей и грязью. А потом... на набережной я увидела военных и влюбилась в них. Мне так хотелось быть похожей на этих бравых красивых парней, ходить по плацу со сверкающим в солнечных лучах оружием, а потом вернуться в деревню и отбить маму.
Я маячила там целыми днями, и, наконец, их капитан меня заметил. Сначала он решил, что я парень и отвел меня в призывной пункт. Каково же было удивление медкомиссии, когда вместо болтающейся колбаски между ног, они увидели аккуратный подбритый персик.
— Куда ты хочешь пойти? — спросил, сально оглаживая взглядом мои бедра, глава комиссии.
— В десант, — ни секунды не сомневаясь, ответила я.
— Какой тебе десант, детка, — рассмеялся за моей спиной капитан. — Ко мне пойдешь, в пехоту...
Он был отличным капитаном, хорошим другом и внимательным любовником...
Но его больше нет.
* * *
Зато есть этот разведчик — сладкий, как мамин медовый пирог, упругий, как вымя призовой коровы, и горячий, как раскаленные угли. Он плавно ходит во мне взад-вперед, проникая глубоко и легко надавливая на что-то внутри, отчего по всему телу пробегают искорки электрического тока...
За стенкой, к которой он меня прижимает, что-то неравномерно бухает. () Взрывы — проносится где-то на краю сознания. Но Ник ускоряется, будто вытесняя собой реальность, заполняя не только мое лоно, но и мозг. Его язык глубоко проникает в мой рот. Я пытаюсь кричать, но все без толку. Еще рывок... еще толчок... ах... не могу... Что-то сладкое разрывается у меня внутри с каким-то странным приглушенным звуком, похожим на выстрел, и мгновенно растекается по всему телу. Ник, обмякнув, грузно валится на меня. Тяжело дышу... У меня еще никогда такого не было...
Голоса... откуда? Говорят не по-английски. Судорожно натягиваю штаны на Ника. Придурок, что ж ты не выходишь? Голоса ближе... замираю... не дышу...
Резкий окрик совсем рядом... спокойно... нас нет... мы мертвы... Смешок и удаляющиеся шаги... затихают вдали...
— Ник, — шепчу ему прямо на ухо, — Ник, все, они ушли...
Он молчит.
— Ник, — тормошу его за плечи.
Ноль реакции.
С трудом выбираюсь из-под его мускулистого тела. И тут же закрываю рот обеими руками, чтобы криком не привлечь сюда тех ребят.
Прямо между его лопатками — аккуратная дырочка и большое пятно уже успевшей потемнеть крови...
