упругой и гладкой. Лишь на ногах и руках пробивалась ... мягкая золотистая поросль. Мне нравилась лепка моего тела, но девушек такие парни не привлекают. Тонкое сложение и деликатные черты лица вызывали у них умиление, но не больше. Я коротко стриг свои темно-каштановые волосы, оставлял недельную щетину (ее было так мало!), но и это едва ли придавало мне дополнительной мужественности. Поэтому я целиком сконцентрировался на поведении и манере держаться, последовательно изничтожая малейшие намеки на рафинированность и мягкость, свойственные людям моего толка.
Имрану же, напротив, нравилась эта двойственность моей натуры, которая будоражила в нем самца, как он говорил в минуты перекура после секса. Я ощущал звериный голод, просыпавшийся в нем после того, как его уверенные жесткие ладони проникали под мою растянутую футболку, загребая комки влажной от желания плоти, сминая ее и больно защипывая. Ритуал повторялся из раза в раз: один глубокий и жадный поцелуй, спонтанный массаж, укус мочек уха, и вот он уже опрокидывает меня навзничь, прижимая к постели разгоряченной вздымающейся грудью, как живым щитом, и резким движением раскидывает мои ноги. Когда его пульсирующий мощный орган проникает в мое разверзнутое отверстие, я окольцовываю его поясницу ногами, чтоб принять до конца всю боль и радость вторжения. Я слышал, что настоящий мужчина не особо шумит во время сношения, но мой любовник не считал нужным сдерживать стоны, рвущиеся из его груди, когда после финального толчка обильная мучнистая струя вырывалась в мои развороченные недра. Когда он, нормализовав дыхание, наконец, приникал ко мне, я отводил непослушную прядь волос с его усеянного мелкими каплями пота лба, и целовал эти уставшие темные глаза, опущенные длинными темными ресницами. Сейчас, когда его сердце уже билось равномерно, мое наоборот готовилось разорваться от бесполезной и удушливой нежности, накрепко привязанной к колышку рассудка. Я запретил себе лишние эмоции. Я боялся вспугнуть это кратковременное счастье требованиями и упреками. Мне хватало ума понять, в каком щекотливом положении перед собой оказывается этот мужчина, раз в две недели занимающийся любовью с юношей немногим старше его собственного сына.
— Сделай мне приятно, — тихим голосом попросил он, одной рукой стягивая с меня куртку. — Если ты сегодня уйдешь, я совсем слечу с катушек от одиночества.
Я наклонился и поцеловал его теплые со сна губы. От него пахнуло знакомым теплом, кровь застучала в моих жилах, горло пересохло. Задрав водолазку, я обнажил его выпуклый мускулистый живот, покрытый легкой испариной. Кончик моего языка проник в норку его пупка, делая быстрые вращательные движения. Не знаю, почему, но эта ласка доставляла ему много удовольствия. Его живот сейчас же лихорадочно задвигался, как после изнурительной пробежки. Продолжая мять его талию пальцами, я поднялся выше, туда, где моему взору открывались два красивых полушария груди, покрытой мягкими короткими волосками. С силой вбирая ноздрями исходящий от любимого тела чад, я зарылся лицом в глубокую влажную ложбинку между грудями Имрана и замер, вслушиваясь в стук его сердца. Время замерло вместе со мной.
— Не усни там, — выдохнул мой любовник, перебирая мне волосы на голове. — Как в тот раз, помнишь?..
Чуть сдвинувшись, я нашел губами его крупный розоватый сосок и, словно ненасытный щенок, прильнул к нем, захватив зубами и языком настолько сильно, что Имран резко выдохнул и всхлипнул. Несколько минут мы не отрывались друг от друга. Я сосал его грудь, а он лихорадочно разминал мои ягодицы в полуспущенных трусиках, западая указательным пальцем в отверстую мокрую норку.
Время вздрогнуло, поползло, перебирая стрелками. Меня глодали, как большую сахарную кость. Жаркий рот впивался в мою ванильную кожу, оставляя синюшные маки засосов, клыки
