свой член. Но словно, что-то останавливало его. Глупые предрассудки упорно не уходили из головы. Он, будто, боялся перейти эту черту... ...
Но только его ладони коснулись бархатистой кожи бёдер, как мать совершенно неожиданно отпрянула от него. Игорь вспыхнул. Он совсем не ожидал от мамы подобного. Что это? Бунт целомудрия? Игорь раздражённо вскочил на ноги.
— Подожди немного, сын... — воскликнула мама, поднимая руки, словно огораживая себя от сына, — скоро ты получишь меня..
— Ну, что ещё, мам, — раздосадовано буркнул он.
Мама закусила губу, и впервые недовольно посмотрела на него:
— Игорь! Я пока ещё твоя мать, а не... , — она кивнула на огромный стоящий член сына, — и имей ко мне подобающее уважение... Перед тем как, я познаю твою плоть и стану твоей женщиной, — мы должны совершить Таинство...
Игорь вздохнул, опускаясь обратно на лавку:
— Мам, ну, что ж ты тянула... , — покачал головой Игорь, — вот именно, что мне нетерпится, чтобы ты стала мне не только матерью..
— Я знаю, — обречённым голосом сказала мама., — но мы должны совершить это Таинство... Ведь ты берёшь в свою постель свою мать... И кроме того, — мама вдруг запнулась и снова густо покраснела, — мы должны подумать о будущем наших детей. Без этого Таинства божий гнев может лечь на них.
Игорь чуть не изверг от возбуждения своё семя прямо здесь, от одной мысли, что действительно, скоро вполне вероятно, — мать понесёт от него и будет рожать его детей. Это подействовало на него не менее, чем вид обнажённой матери.
— Мама, — хрипло проговорил он, — ты готова от меня забеременеть?
Мама грустно улыбнулась, и покачала головой:
— Это зависит не от меня, Игорь, а от тебя... Тебе решать орошать меня своим семенем или выплёскивать своё семя на мой живот... , — она опять кивнула на возбуждённую плоть сына, — но глядя на это, и зная твой пылкий норов, боюсь, что рожать мне придётся много раз... а в твоей семье мужчины очень плодовиты, — она вздохнула, — детей, что рожают матери-наложницы от своих сыновей ждёт судьба священников. Это закон старейшин. В 14 зим их отправляют в Киев, в церковную школу, — за всё платят старейшины, — она усмехнулась, — а киевский митрополит всё удивляется, откуда в Олениче столько отроков и отроковиц, что возжелали стать служителями Христа..
Мама выскользнула из парилки, но скоро вновь вернулась. В руках у неё было два шёлковых шнура и плеть. Она протянула их Игорю, и тот, пока ничего, не понимая, молча их взял...
Мам стояла прямо перед ним, широко разведя в стороны руки.
— Слушай меня сын и запоминай... , — тихо сказала она, — я думала, что наше Таинство произойдёт в твоей почивальне... Или моей... Но, там нам сегодня могут помешать... Но ничего, подойдёт и здесь..
— Сын... Я твоя мать., — заговорила она торжественны голосом, — я не могу добровольно принять твою плоть. Это смертный грех. Так гласит закон Оленича и закон Церкви. Мать не может добровольно лечь со своим сыном. Но сын может заставить мать раздеться до нага, поставить мать на колени, опутать её руки и ноги шёлковыми шнурами, и сказать ей, что не нужна ему более она, как мать, а нужна ему, как послушная рабыня. Затем взять в руки свой крест нательный и её крест нательный, подняв голову к небу и сказать Небу три раза, что более не нужна эта женщина ему, как мать, а нужна, как раба. После сын должен разрешить своей матери прочитать молитву Небу о прощении себя и его. И сын должен встать позади матери, возложить руку голову ей на голову и тоже читать Небу молитву о прощении. Но когда мать произносит последнее «Аминь», сын берёт плеть и больно три раза бъёт мать по спине. Так Небо видит, что мать идёт на ложе сына не добровольно, но связанная по рукам и ногам, и битая плетью. После сын кладёт свою мать на спину, берёт в руку её
