третий — от чего тот вздрагивает и явно прибавляет в бодрости, да, пожалуй, и в упорстве.
— Кончаешь? — спрашивает он её и прибавляет в силе и темпе ударов.
Однако вскоре снова ощущает, что совершает толчки в какой-то пустоте. Пробует делать это, придерживаясь сначала одного края её лона, потом другого. Нинель, вроде бы, чаще задышала, крепче обняла его, сама задвигала задом. И опять её бёдра начинают дёргаться, а он опять почувствовал моментальные прикосновения манжетки. Но только на несколько секунд...
«Вот маята!» — сетует про себя он, а вслух произносит:
— Ты кончила или нет? Скажи, а то я больше не могу так...
— Как?
— А вот так, не чувствуя тебя почти... Неужто тебе это нравиться?
— Моментами ничего!... Вот сейчас, например, уже в третий раз...
— Я тоже что-то почувствовал... Но этого мало... Мы так никогда не кончим...
— Такова, видно, моя участь...
— Кто ж тебя так рас... разворотил?... Муж?
— Да нет... Давно это было, быльём поросло... А вот поди ж ты... Всю жизнь теперь зубами скрежетать от злости приходится...
— Да, ни себе удовольствия, ни другим... Где ещё найдёшь с такими достоинствами?... Тем более с такой капризной привередливостью... Ой, прости, я, кажется, вышел вон!..
— Всё, что ли?...
— Да нет, вроде бы, не всё, не кончил ещё... Так и есть... Но утомился больно уж... И подарочек твой резиновый на самом кончике повис, и всё ещё не заполнен... Убедись сама...
— Ну вот ещё!
И всё же руку свою, наложенную им на его инструмент, не отдёргивает, только произносит с упрёком:
— Все вы, мужики, такие!
— С кем поведёшься, от того и наберёшься... Ты же не хочешь кончать?
— А ты?..
— Хотел бы... Да куда там в такой броне да в такой... Не знаю, как это сказать...
— Да уж говори, не стесняйся... Калибрами не сошлись, как говорят военные. Или, как сказал мне один мой ухажёр. в калошах да по слякоти... Не так ли?
— А вот признайся, у тебя роман с этим ухажёром долго длился? Или ты его после этого и не видела?
— Видела, да романа больше между нами не было...
— Ты не хотела, или он?
— Ни я, ни, думаю, и он.
— И со мной, наверно, больше не захочешь?
— Наверно...
— А понимаешь ли ты, что сама виновата на две трети, если не больше?
— Понимаю, и тебя не виню... Говорила уж, что так, наверно, у меня на роду написано...
— Ты хочешь сказать, где ж найти такого, кто бы не уступал тебе в размерах?
— Да чего ты меня всё пытаешь: что да как? Не привыкла я гово-рить о таких вещах... В первый раз со мной такое, чтобы с мужиком откровенничать...
— С бабами, конечно, легче... Да какой толк от этого... такие же дремучие и такие же, уверен, невезухи...
— Вот именно, толку никакого... Так что давай прекратим эту бесполезную болтовню...
— Почему бесполезную? В знании — сила! Вот ты, согласилась, например, убедиться в каком состоянии ... мои причиндалы и придала им, вижу, дополнительную стойкость и, кажется, готовность для во-зобновления прерванного поединка...
— Ах, не говори красиво!... Всё будет так, как уже было... Да и ты, поди, устал... Может, лучше отдохнём и поспим?..
Но говоря это, Нинель не выпускает из ладони его пташку и, мало того, лёгкими поглаживаниями и подбрасываниями как бы поощряет его не соглашаться с нею.
— Да, будет так, как было, если мы не придумаем чего-нибудь другого...
— Опять ты за старое! И не думай!
Она убирает руку от предмета, который только что с немалым любопытством исследовала пальцами, поворачивается к нему спиной, подгибает колени к животу и приказным тоном говорит:
— Всё!... Хватит!... Спи и дай мне поспать!
Женя склоняется к её уху и шепчет:
— Не хочешь — спи, но мне не мешай!
И долго мусолит губами мочку её
