заносчиво, и она стала их недолюбливать, не заметив даже, что сама превратилась в красивую девушку. И Даню она не выносила именно поэтому.
Солнце совсем село. Алиса вскочила на ноги, собираясь домой, оступилась и кубарем покатилась вниз, к воде, царапая голые руки и лицо, в глаза сыпался песок. Высота была метра два с половиной, почти отвесная. Она больно подвернула ногу и шлёпнулась в воду. Пять раз она пыталась вскарабкаться по склону и столько же раз, вскрикивая от боли, сползала вниз. Вскоре, где-то, через час, из-за промокшей одежды девушка застучала зубами. На небе неторопливо зажигались звёзды. Алиса села на песок и расплакалась. Холодно, страшно и найдут ли её? За ночь и окоченеть можно.
— Лиса!
Она встрепенулась, вскочила на ноги и немедленно вскрикнула, упав.
— Лиска, ты здесь?
— Здесь! Внизу!
Данила опустился на колени и протянул ей руки.
— Хватайся, я подниму.
Она, всхлипнув, кивнула, осторожно переступая, поднялась, сколько могла по песку, и крепко схватила его ладони. Даня почти без усилий вытянул её на берег.
— Дура! — рявкнул он. — Я чуть не поседел!
Алиса схватилась за него, почти повиснув, и расплакалась. Слёзы чертили на её щеках посеребрённые дорожки.
— Что? Что такое?
— Нога, — проскулила она. — Я идти не могу!
— Господи, нашла проблему!
Данила подхватил её на руки и понёс. Она прижалась к его клетчатой мягкой рубашке и всхлипывала.
— Ну, не реви, не реви. Испугалась?
— Ага...
— Сильно болит?
— Уже легче. Я думала, ночь там просижу. Так холодно...
— Ничего, сейчас придём, молока тебе согрею. Я у бабы Клавы купил, вечернее. И мёд я из дома привёз. Переоденешься, с ногой всё нормально будет. Да, не плачь, не рви сердце!
— Мама, наверное, валерьянки литр выпила...
— Не выпила. Они с отцом в город поехали, к маме моей. Завтра к вечеру будут. Меня за старшего оставили.
— Давай, я сама, тут немножко осталось.
— Помолчи, — он поморщился. — Одно огорчение с тобой!
Она перестала плакать и обняла его за шею. Стало тепло и спокойно.
— Эй, ты чего?
Данила проснулся от движения рядом, продрал глаза и уставился на Алису, забиравшуюся к нему под одеяло. Её силуэт во тьме был похож на русалочий.
— Холодно, — вяло пожаловалась она. — Можно к тебе?
— Знобит?
— Наверное, — она прерывисто вздохнула и подтянула одеяло к подбородку.
Данила коснулся губами закрытого века.
— Щекотно, — она плаксиво отмахнулась.
— У-у-у, да у тебя температура, Лис, — он выбрался из кровати. — Ну-ка, пойдём.
— Не пойду я никуда. Я спать хочу!
Он откинул одеяло, взял её под мышки, как ребёнка, и понёс на кухню. Алиса уронила голову подбородком на его плечо и что-то сонно мычала. На кухне он усадил её на разделочный стол около раковины и полез в шкафчик. Длинные волосы спадали на её лицо, закрывали грудь в короткой ночной рубашке, едва доходившей до колен. Она сидела, ссутулясь, безвольно откинув голову, закрыв глаза. Девочка спала на ходу.
Он достал с полки бутылку перцовки и две рюмки.
— Пей.
— М-м-м, что это за гадость?
— Водка. Пей.
— Мне же будет плохо...
— Не выпьешь — будет хуже.
Он поднёс стопку к её губам. Алиса скривилась.
— Давай-давай, — он настойчиво прижал рюмку к её рту, влив в девушку перцовку, и выпил сам. Алиса кашлянула и открыла глаза. Они ярко блестели в свете лампы.
— Фу, — она улыбнулась.
Данила улыбнулся в ответ. Ей шёл румянец и эта томная сонливость.
— Спасибо, что вытащил меня, — тихо сказала она.
— А должен был водяному отдать? Бросить там, чтобы у тебя детей не было от переохлаждения? Ты за кого меня принимаешь? И откуда, кстати, все эти намёки на мою
