руками...  не лапаю, обращаю внимание, а легонько поигрываю грудками...  Но бюстгальтер, чтобы не мешал, неплохо было бы предварительно снять...
 — Ладно уж, уговорил, практикант, давай сниму...
 — Нет уж. Не лишай меня такого удовольствия...  Да и тебе разве не приятны эти дополнительные прикосновения моих пальцев к твоей коже на лопатках? Помяв легонько соски, можно поцеловать их...  А тем временем свободные руки гладят живот, лезут под резинку трусов, и спереди и сзади...  Вот так...  Поглаживают ягодицы, пытаются проникнуть в промежность...  И всё это легонько, ласково, чтобы было приятно...  Надеюсь, ты, Шурочка, подтвердишь, что у нас с тобою то же так было? А так как трусики всё же мешают, аккуратно стаскиваем их...  Помоги, пожалуйста, приподними свой задок...  Так, ладненько...  Заодно уж пора освободиться и от рубашки...  Ты, Шура, можешь сделать то же...  А теперь позвольте мне встать на колени, чтобы продолжить это приятное занятие и с одной, и с другой, обеими руками...  А своими можете снова потеребить мою пташку...  Вот так...  А ещё лучше, если каждая из вас своими пальчиками станет перебирать мои тестикулы...
 — Это ещё что такое? 
 — То, что в старину называли муде...  Теперь соображаете? Да, да, мошонка самца вместе с ядрами, яички...  Отлично! Но хотел бы задать ещё один вопрос...  
 — О господи! — взмолилась Аня. — Доконал ты нас, практикант чёр-тов...  Сил больше нет...  Заканчивай своё чёртово дело!...  Шурка, ты это дело затеяла, тебе и карты в руки!..
 — Можно зажечь свет?
 — Зачем? Мало того, что довёл нас до изнеможения, так ещё полюбоваться нашим отчаянным положением хочешь? Умоляю...
 — Да и так уж довольно светло, почти всё видно, — по-своему пони-мает и отвечает Шура, добавляя: — Другое дело, что не мешало бы поплотнее задёрнуть занавески на окне...
Она встаёт, подходит к окну и поправляет занавески, после чего возвращается на своё место в кровати, занимая ту же позу, которую только что покинула: на спине, с приподнятыми и раздвинутыми ко-ленками и протягивая левую руки к моей промежности. Я же сижу в позе Будды или Шивы между бёдрами обеих женщин и расхваливаю их: 
 — Ах, какие вы у меня молодцы! Теперь нам осталось только дого-вориться о самом главном...
 — С кого начинать, что ль? — снова подаёт голос Аня. — Сказано ведь уже: Шурка всю эту канитель затеяла, с ней и шуруй...
 — Шура, так Шура, с превеликим удовольствием...  Но не о том мне хотелось бы спросить вас...
 — Опять спросить!...  Да ты что?...  До каких же пор только и спрашивать будешь?...  
Аня резко поднимается, при этом пальцы её сильно сжимают мою мошонку, я инстинктивно пытаюсь освободиться от них, а она продолжает изливать свой гнев:
 — Всё, хватит с меня! Вон уже на самом деле светло...  Пора вста-вать...  Я иду на кухню...  А вы оставайтесь тут, продолжайте...  Только что мне говорить, если вдруг придут наши мужики?
 — А зачем тогда Шурочка занавески плотнее задвигала? Не на этот ли случай? Да и не придут они, отсыпаться будут. А если и заявятся с утра опохмелиться, то постучат в дверь и в окно, подумают, что никого нет, и уйдут восвояси. Надеюсь, ключей-то у них от вашего жилья нет?
 — Слава богу, нет, — говорит Аня и, ласково мною подталкиваемая, снова принимает горизонтальное положение.
 — Ещё немного...  Но это очень важно...  Сами убедитесь...  Речь идёт о том, как заканчивать наш и вправду слишком затянувшийся первый акт. Именно заканчивать...  Вы меня поняли? Как у вас дела обстоят с менструальным циклом? Понятно? Врубились? 
 — У меня закончился чуть ли не вчера, — отвечает, первой «врубив-шись», Шура. — Поэтому и повздорили с Иваном.
 — Ну да, наверно, он, не зная, как с этим обстоит дело сейчас, и не явился к вам сегодня. 
 — А Славик с ним заодно! Вот оно в чём дело! 
 — Ну вот, и Анечка