из них, — но можешь молиться своим богам. До вечера ты не доживёшь..
Под ложечкой ... противно засосало. Но я не собирался унижаться перед ними и умалять о прощении.
Третий воин покачал головой:
— Я готов отдать руку на отсечение, ты это сделал по глупости и не знанию... Но дела это не меняет. Тебя ждёт смерть. Жрецы в таких случаях исключений не делают.
Я сглотнул. Меня рывком поставили на ноги. Воин, что стоял, скрестив руки на груди, без интереса оглядел меня и ответил ему за меня:
— Для этого и существуем мы. Алим, одень на него ошейник. И нам пора двигать. Скоро вечер.
Алим этот, который первым выразил мне сочувствие. Он был из этой троицы самым молодым. Ему не было и двадцати, я был в этом уверен. Он тоже был могуч и высок, но в отличие от его сотоварищей, его голову украшала шевелюра длинных волос, сплетённых в два десятка тонких тугих косичек, ниспадающих ему на плечи. Он ловко нацепил на меня ошейник, и подёргав для верности за верёвку, потащил меня за собой, словно, собаку.
— Удачный патруль. Хоть что-то. Получим награду, — третьего звали Молчун. Во всяком случае, так к нему обратился Алим. Его от всех отличала разве, что аккуратная бородка, за которой воин, похоже, внимательно ухаживал, что, наверняка, было нелёгким делом в пустыне. Едва ли ему было больше тридцати.
Очень скоро я понял, что мои пленители, патруль Храмовой Стражи, патрулирующие во время Священной песни Скарабея места кладки этого проклятого жука. Я гордо молчал, а они ни о чём меня не расспрашивали. Им было даже наплевать, как меня зовут. Впрочем, и вправду, а зачем, им это знать, если жить мне осталось всё равно немного.
Перед тем, как двигаться в путь, Стражи решили искупаться в озере. Они были пеше и путь через пески предстоял не близкий. Алим привязал меня к пальме на берегу. Воины скинули на песок своё оружие, щиты, лёгкие кожаные доспехи и оставшись в одних набёдренных повязках пошли в воду.
Проклятые нубийцы! В Верхнем Египте чёрные считались людьми второго сорта. Им доверяли самую только грязную работу. Да и здесь, тоже не жаловали. Но только не Храмовых Стражей. С этими шутки были плохи. Их боялись и уважали.
— Теха! — я похолодел. Вот, случилось, то, чего я боялся больше всего. Это был крик мамы. Она бежала ко мне со всех ног по кромке воды. Её лицо было искажено гримасой ярости. Ей совсем не нравилось, что я был связан и привязан к пальме, словно какой-то раб.
Я простонал. Иногда, мама, просто убивала меня своей наивностью. Я не думал, что сейчас нубийцы падут ниц перед ней только потому, что она высокородная и сестра такого-то вельможи и дочка такого-то вельможи. А какие у неё ещё могут быть методы воздействия на троих огромных, как гора нубийцев, посередине пустыни? Я чертыхнулся только.
Стражи успели выскочить из воды и перегородить ей путь, до того как она добежала до меня. Мама остановилась и смерила их всех презрительным взором. Все трое на всякий случай склонили голову, они уже поняли, что перед ними стоит не какая-нибудь крестьянка или мещанка, и разумно проявили осторожность.
Самым первым к маме подоспел Алим. Он вежливо попытался узнать у мамы зачем ей нужен я. Мама только презрительно плюнула ему под ноги и сквозь зубы обозвала грязным жреческим рабом. Алим, оскорблённый, аж позеленел, на его скулах заиграли желваки.
Топнув ногой, мама кивнула на меня и тоном не терпящим возражений спросила, по какому праву меня связали. Их командир сделал шаг вперёд, поклонившись маме:
— Госпожа, меня зовут Шерхад. Я нерх, командир этого патруля Храмовых Стражей. Юноша совершил святотавство. Он сделал это прямо на наших глазах. Он убил жука скарабея, во время его Песни. Мы обязаны препроводить его в храм на суд Бога Амон Ра.
Мама испуганно взглянула на меня. Я еле заметно кивнула. Она замешкала.
— Это невозможно, нерх! — твёрдо сказала
