... понимает, потому что, удовлетворённый беглым осмотром, наконец расстёгивает ремень, за ним — молнию, забирается под неё, поглаживает сквозь тонкую ткань боксеров.
Дин распахивает глаза, выгибается навстречу ласкающей руке, всхлипнув — он напряжён до предела, он терпеливо ждал этого момента, чёрт возьми, как Сэм может быть так спокоен?
— Так на столе меня и поимеешь? — у него ещё хватает сил на то, чтобы криво ухмыльнуться и задать вопрос. Сэм качает головой. Спокоен он только внешне. Если бы Дин знал, если б он только знал, как перехватывает дыхание, когда он входит в комнату, как хочется иногда просто обнять его, но не поднимается рука. Как холодно было в тот день, когда он пытался уйти. Если бы Дин хотя бы догадывался о том, как он красив, когда закидывает голову, выстанывая его имя, когда капельки пота блестят на висках, и губы припухли от поцелуев. Если бы Дин знал, он никогда не сомневался бы в том, что именно чувствует к нему брат. Но Сэм надеется, что Дин и так знает — он ведь старше, он должен прекрасно разбираться в людях. Может быть, Дин и знает — потому что он позволяет этому безумию длиться, позволяет надежде жить где-то около лёгких, чтобы при каждом вдохе давала ему сил.
Тряхнув головой, чтобы отогнать сентиментальные глупости, Сэм переносит разгоряченного, приятно тяжелого брата на кровать, рывком сдирает с него джинсы, в том же темпе избавляется от своих, и вновь склоняется над распростёртым телом. Касается губами пупка, языком ведёт дорожку вниз, но прерывается. Сегодня не время для нежностей. Да Дин их и не ждёт. Он в курсе, чего хочет Сэм, и это совершенно не расходится с тем, чего хочет он сам. Пытаясь ускорить процесс, он касается бедра Сэма, но тот вновь качает головой.
— Не хочешь лежать спокойно? Я тебе помогу. — перегнувшись через него, он шарит рукой по полу, в конце концов, найдя требуемое, возвращается в прежнюю позицию и застывает — но уже с кожаным ремнём в руках. Дин смотрит на него, сузив глаза, но ничего не говорит. Этого они ещё не делали ни разу. Наверное, гордость Дина должна бы сейчас костьми лечь, взбунтоваться, заставить его огреть, наконец, зарвавшегося братца по шее и положить конец всему этому цирку. Но Дин молчит, и Сэм, помедлив пару секунд, заводит ему руки за голову, крепко скручивает запястья ремнём и пристёгивает к спинке кровати той самой несчастной пряжкой. Поёрзав на простынях, Дин приноравливается к этой новой позе, и выжидательно смотрит на Сэма.
— Как бы тебе сказать... — с усмешкой говорит он, но его голос чуть подрагивает, выдавая. — Я немного не готов провести так всю ночь. Ты, кажется, помочь собирался?
Сэм, вздрогнув, усмехается в ответ и медленно, стараясь не коснуться самого главного, стягивает с брата боксеры. Его глазам открывается восхитительное зрелище, с каждым разом желаемое всё больше, так, что дышать становится всё труднее и труднее. Но он ещё держит себя в руках. Вот только его пальцы дрожат так, что это замечает даже Дин. Оттого и ухмыляется ещё шире. Сэм вспыхивает, со злостью стягивает собственные трусы и хмуро смотрит на брата.
— Я бы на твоём месте тут особенно не веселился. Не забывай, кто сейчас в каком положении находится, — и он резко, почти грубо проводит ладонью по его члену, растирая по головке большим пальцем выступившие капли смазки. Дин, задохнувшись от ощущений, в первый момент зажмуривается. Но потом всё-таки открывает глаза, заставляя себя смотреть прямо в глаза Сэму — его взгляд говорит за него. И вот теперь руки у Сэма начинают не просто дрожать — лихорадочно трястись. Во взгляде Дина — вынужденная покорность. И это действует лучше любого афродизиака. Сэму не обязательно знать, что на самом деле Дин покоряется с первой минуты, с самого начала, и что всё остальное — искусно продуманная игра, распаляющая его до предела. Дин не