через двадцать она, по обыкновению, пересядет на мягкий диван. Поскольку сын ложился ближе к стене, места было достаточно. Мама садилась на край, иногда поднимала ноги и прикрывала их моим одеялом, могла, полулежа, опереться на локоть, но никогда не ложилась совсем и не забиралась полностью, как того хотелось мне, под одеяло. Не знаю, как эта мысль не приходила мне в голову до того; мама ведь сидела рядом и почти касалась меня.
Мы читали под свет одной лампы и ничего удивительного в том, чтобы подвинуться чуть ближе и, потом, устраиваясь удобнее, как ни будь «забыть» руку у её попки не было. «Устраиваться удобней», поправлять одеяло, тянуться за чем ни будь можно было сколько угодно раз, выглядело это вполне невинно. При этом рука, бывшая в «контакте», хоть и легонько, тёрлась о маму. Всё пошло удачно с самого первого раза, затем я становился всё смелее, а контакт всё плотнее.
Я очень возбуждался от этой игры, и однажды решил коснуться маминой попки членом. Вначале, я делал это не вынимая его из трусов. Ложился на спину, опускал, слишком высоко торчащий, член на нужный угол, выжидал немного, и поворачивался обратно. Мама сидела, боком и спиной, поэтому моих приготовлений видеть не могла. Ощущение от упирающегося в маму члена были очень сильными, и чем плотней я прижимался, тем интенсивнее они становились.
Естественно волнительней всего было решиться сделать это, выпустив дружка из трусов. Проблемой была смазка, её обильность. Даже прижимаясь в трусах приходилось сначала подсушить головку трением об одеяло. Первые разы, я только чуть касался, но возбуждению было этого мало, оно требовало большего, и я повиновался. Не знаю, на самом деле мама ничего не замечала, или вид делала, только когда она пошла к себе после очередной «близости», на ночнушке красовалось совсем не маленькое пятно.
Под сорочкой всегда были плотные трусы, и возможно благодаря этому она не ощутила влажность. С другой стороны, как можно не замечать пятен, особенно появляющихся периодически? Я задавал себе этот вопрос, и возбуждение шептало: «Конечно знает, она зрелая женщина, она знает всё и это ей нравится». Скорей всего, сквозь половое влечение, я видел только то, что хотел. А хотел я маму, для успеха нужно было её согласие, молчаливое устраивало вполне. Нужно ли говорить, что скоро я само убедился.
Были «на моей стороне» и веские доводы: мать и отец очень плохо ладили, они скорее не жили, а сосуществовали вместе. Будь такая возможность они бы, непременно, разъехались. В посёлке, близ небольшого городка, завести любимого мужчину и сохранить связь в тайне было невозможно. По этому, мама непременно должна была быть сексуально неудовлетворённой. И это в рассвете лет.
Лето уже назвалось августом, у меня продолжались каникулы, а мама была в отпуску. Время в школе или на тренировках хоть не на долго отрезвляло, влечение отступало и становилось ужасно стыдно и мерзко. Теперь же я всецело отдался желанию, больше ничего на свете не волновало. На финише мастурбации, трезвомыслие возвращалось, но организм юноши слишком быстро восстанавливается. Изображая хозяйственную деятельность по дому или чтение, на самом деле я был одержим лишь желанием.
Мозг лихорадочно строил планы соблазнения мамы, продумывал каждый следующий шаг. Член, в эти дни, практически не приходил в спокойное состояние, балансируя между сильным и полу возбудением. Мне больше не хотелось скрывать эрекцию и я перестал надевать трусы под спортивные штаны. Первое время наглел не сильно и следил за тем, чтоб колом член, при маме не стоял. Если мама бы и посмотрела на мой пах, то до неприличия явного возбуждения бы не увидела.
Ну, выпирает писка сына, так возраст такой, что же делать. Если опасности прямого взгляда не было, скажем, мама шьёт, читает или стоит спиной, то я совсем освобождал его из штанов, и так ходил по дому. От сознания нахождения при
