Быстро! Пока я милицию не вызвала! Кому сказала?! Выходи, гадёныш!
Это был конец ... всему. Всей прошлой безмятежной жизни. С уютными дрочками на учительские ляжки и обтянутые трусами жопы. Со спокойным сидением на уроках. С мимолётным щупаньем девчонок на школьных дискотеках. Голос принадлежал его матери — директору школы Нине Александровне Смирновой.
И, значит, конец настал и их привычной размеренной жизни. Обыкновенной, ничем не примечательной. От одной командировки отца до следующей. Каждый раз он привозил всякие диковинные подарки из своих заграниц. И Лёшка с мамой радовались и не хотели, чтобы он опять уезжал. Не хотели, несмотря ни на какие подарки... Этому теперь тоже настал конец. Мать, конечно, расскажет всё отцу и... Тоскливо всхлипнув, Лёшка открыл защёлку и вышел из кабинки. Мать, в строгом пиджаке и серой юбке, стояла уперев руки в бока в классической позе женской нешуточной угрозы. «Тоже серая юбка...» — совершенно неуместная мелькнула у отчаянно тоскующего пацана мысль. Лицо его пылало, на глаза навернулись слёзы, голову он опустил так низко, будто она стала весить килограммов тридцать, и шея никак не могла её удержать. Из — за этого всего Лёшка не мог видеть лица матери, застывшей в молчаливом потрясении. А на её красивом холёном лице гнев быстро сменился странной смесью досады, жалости, непонятного облегчения и некоторого изумлённого интереса. Будто мать впервые увидела... вернее, подробно разглядела собственного сына.
— Что ты туть делал — не спрашиваю. Мне и так всё ясно. Быстренько пошли отсюда. Не хватало ещё, чтобы тебя здесь кто — то другой увидел. Что это у тебя?
— Я... Мне... Мне Альбина Ивановна сказала... — униженно залепетал дрожащий крупной заметной дрожью Лёшка. — Она это... Это пионерское поручение... сказала...
— Поручение за учительницами подглядывать?!
— Нет, мам... То есть, Нина Александровна... Я за мастикой сюда... Я... чтобы пол в актовом зале... Я случайно посмотрел, мам... Честно... Я больше не буду...
— Хватит, хватит оправдываться... — голос матери заметно смягчился. Ей вдруг стало отчего — то смешно. И ещё стало жалко этого трясущегося от страха мальчишку с пионерским галстуком. Худой, длинненький, нескладный... Рукава пиджачка уже коротковаты. Как она этого не заметила. Ну подглядывал... Господи! Да кто из них в этом возрасте не подглядывал?! — Всё, пошли отсюда быстренько... Да не трясись ты, глупышок... Я не сержусь. Мне, знаешь, такой скандал в школе не нужен. Ты только представь эту нашу ситуацию, а?! Со стороны, а?! — Нина Александровна нервно рассмеялась. — А вот если бы это был другой какой-нибудь мальчик — о-о-о! — живо бы из школы с волчьим билетом вылетел!
Лёшку передёрнуло. Он всё ещё не знал, как теперь себя вести, несмотря на мамины слова. Но она вдруг приобняла его за плечи и повела к выходу из туалета. Возле самых дверей остановилась, причесала сыну взъерошенные волосы, обдёрнула короткий его пиджачок и ласково сказала:
— Но ты-то не другой мальчик. Ты мой сынуля, хоть и похабник и извращенец.
— Мам, я больше не буду...
— Ой, молчи уже! Конечно, будешь! Не знаю я вас, уголовников, что ли? Так, всё. Ну-ка сделай нормальное, деловое лицо. Ты, в конце концов, пионерское поручение выполняешь.
Нина Александровна вышла из туалета, огляделась:
— Никого. Давай, сынуля, выходи быстро. И иди пока работай, похабник! Мы с тобой дома обо всё поговорим.
..Лёшка лихо двигал ногой с надетой на неё мастичной щёткой. Половину зала он уже натёр. Ему даже понравилось это занятие. Паркет не просто заблестел, он как бы стал прозрачным и глубоким. Красиво... За работой мальчишка всё время вспоминал своё сегодняшнее приключение. Сладкая Альбиночка со своими трусами и улыбочками. И буферами с сосками! Как он ей посмотрел потом! А она прямо жопой по стулу
