сладких ... оргазмах, — мы делали вид, что ничего этого между нами не было.
— Но это ведь было... это было — жизнь повернулась к нам неизвестной ранее гранью, и разве могло это всё пройти бесследно? В семнадцать лет в крови бушуют желания, а сердце распахнуто в ожидании любви — и на исходе третьей недели я вдруг с беспокойством почувствовал, что мне снова хочется... да, мне снова хотелось испытать то, что между нами случилось, испытать еще раз, невзирая ни на какие последствия, — робкое, но вполне осознаваемое желание пробудилось в моей душе, одновременно и пугая меня, и заставляя томительно замирать сердце от одной лишь мысли, что то, что случилось, может повториться ещё раз...
— \"А почему, собственно, нет? Почему мы не можем сделать это опять? \» — спустя три недели думал я, вспоминая в мельчайших подробностях и наши объятия, и ту страсть, что тогда охватила нас, кинув в пучину необыкновенного наслаждения. Это был кайф... \"Кайф? \» — уточнял я сам у себя, словно желая загнать себя в угол... и, загнанный в угол, сам себе отвечал: \"Да, кайф... это было кайф — и незачем себе врать, что испытать это снова мне не хочется! А если хочется... \» И опять перед мысленным моим взором возникали картины нашего сладостного неистовства...
— \"Мы это делали добровольно, никто никого не принуждал, а значит — не унижал... никакого насилия не было — мы оба желали этого... так почему же, — мучительно думал я, — мы не может попробовать это ещё раз, если Толян — мой друг, и он симпатичен, и меня какая-то сила тянет к нему — мне приятно его слушать, на него смотреть... почему это должно быть плохо или стыдно, если это было так хорошо? \» — мучительно думал я... и, думая так, я со смятением признавался себе, что я все сильнее и сильнее хочу это сделать ещё раз... хочу, чтобы всё повторилось! — и это желание было и сладостным, и пугающим одновременно...
— День проходил за днём — молодая здоровая чувственность все сильней и сильней разогревала тело, будоражила воображение — и, торопливо занимаясь онанизмом, оставаясь один в комнате или закрываясь для этого в кабинке общежитского туалета, я все чаще и чаще воображал не сиськи-письки знакомых девчонок, а снова и снова прокручивал в воображении события полуторамесячной давности, — торопливо, но от этого не менее сладко мастурбируя едва ли не каждый день, я думал об Андрее и не мог себе не признаваться, что с каждым днём он нравился мне всё больше и больше — мне нравилось его чистое, по-мальчишески открытое лицо с выражением то веселого шалопайства, то серьёзности и сосредоточенности, нравились его карие глаза, его красиво очерченные губы, нравился его спокойный голос... мне нравилась его походка, нравилось смотреть, как он держит сигарету, как выпускает изо рта кольцами дым, и вообще... мне всё нравилось в Андрее с каждым днём всё больше и больше, — я искал в нём какие-либо изъяны, но не видел их — не находил.
— Глядя на Толика, я всё чаще и чаще ловил себя на мысли, что я словно влюблён в него, как могла бы быть влюблена а парня девчонка или, наоборот, в девчонку парень, и — когда я думал так, в душе моей возникало ещё большее смятение: я и хотел, чтобы это была любовь, и одновременно боялся, что это — самая настоящая любовь... ведь как ни крути, а мы оба были парнями, и мысль, что я влюбился в парня — именно влюбился, а не просто хочу ещё раз испытать сексуальное удовольствие! — меня почему-то особенно пугала... День проходил за днём... отношения наши внешне окончательно нормализовались, вошли в прежнюю колею: мы снова общались, словно между нами ничего не было, но всё чаще и чаще я бросал на Толика затаённые взгляды и всё чаще и чаще ловил на себе взгляды его, и когда наши взгляды встречались, словно что-то невидимое, но вполне осязаемое, полное тайного значения возникало
