пальцы.
К тому времени достаточно стемнело, и я счел возможным переместиться ближе. Гораздо ближе. Теперь от копошащейся на траве парочки меня отделял только небольшой, чахлый кустик.
— Ну, не надо... Ну... Не надо... — теперь она по настоящему плачет, поняв, что все напрасно — мольбы, уговоры, попытка пробудить жалость... Все напрасно. Он сейчас сделает ЭТО. И ничто — НИЧТО ему не помешает!
Борисыч лежит уже между ног Риты. До этого он навалился сбоку, подмышкой примяв ее одну руку, и схватив вторую железной хваткой. Он использовал в борьбе одну руку — вторая оставалась свободна для... Ясно для чего. Второй рукой он задирал платье, стягивал трусики, мял, покрытый нежным светлым пушком, лобок, стаскивал, наконец, с себя брюки и трусы, оголяя зад и вываливая своего монстра. И вот он уже — с голым, белеющим в полутьме задом — полностью лежит на девушке, коленями раскинув ей ноги, тычась дубиной в промежность... Интересно — ее киска — была она влажной или нет? Или же он пытался протолкнуть насухую? Слюной он точно руку не смазывал... Значит? Возбудилась девушка Рита под насильником? Забегая вперед, скажу, что она действительно оказалась девушкой — слоновьи яйца Борисыча были все в крови.
— Убери руку! — сипит он ей в ухо, выдергивая ее тонкую ручку из-под своего живота.
— Не надо... не надо... не надо...
— Убери руку!
— Не надо...
Небольшая возня и — слышу характерный выдох с сопением. Именно так сопит Борисыч, когда попадет, вставит, ощутит свою плоть внутри чужого, теплого тела. Бывало, мы снимали одну женщину на двоих — когда были уверены в ее развратном характере. Это гораздо интереснее. Секс втроем, группенсекс, групповуха, свальный грех! Один работает, второй смотрит и возбуждается. Тут же сменяет, кончившего друга. Женщины были довольны. Так вот, наблюдая и набираясь сил для нового рывка, я замечал тот характерный сопливый, сиплый выдох. Это всегда означало только одно — член Борисыча забрался внутрь женского тела. Потом следовали фрикции — вначале спокойные, медленные, затем быстрее, еще быстрее, амплитуда увеличивалась, морда сморщивалась, будто лимон разжевав, темп возрастал до неимоверного, хрипы Виктора, стоны или крики женщины, превращение тела в тугой комок и — разрядка. Мощная струя ударяла в матку, добавляя распаленной женщине еще одну порцию тепла. После чего она, расслабленная, разомлевшая, с неуспевшими сомкнуться сопливыми половыми губами, переходила мне. Затем, опять ему. Опять мне. Ему — мне, ему — мне. Я обожал быть вторым! Но иногда приходилось быть и первым — это зависело от симпатий женщины. К кому она ластилась — тому и начинать. Разогревать женщину, заводить... Неинтересно. Гораздо интереснее упасть на размякшее, готовое к дальнейшему совокуплению тело, жаждущее его, ждущее. Почувствовать членом горячую, раскрытую пещерку, такую желанную, приветливую, накачанную до предела горячей спермой, хлюпающей при каждом новом толчке. Конечно, после Борисычевой дубины, ощущения были немного не те... Не целочку нарушить, когда головка члена, с трудом растягивая, а затем и надрывая тонкую пленку, вдруг окунается в кипяток, где охватывает ее, не пуская дальше, нежелающее раскрываться девичье естество. И первые фрикции еще немного надрывают плеву, и девушка — нет, уже женщина — изгибается и стонет, прислушиваясь к этим новым — убийственно новым — ощущениям, затем покорно замирает, ожидая дальнейшего продвижения. И член, единым рывком преодолевая препятствие, проникает в самые глубины, оставляя на основании мазки крови, и пляшет там, внутри, в потаенной, заветной глубине бешеный танец победы! Да, первым быть тоже хорошо. Но именно — первым во всех отношениях. А не тогда, когда похотливая самочка, раскидывает ножки, ожидая, когда же ей доставят удовольствие....
