дай бог, тебя наш старлей заметит, а он у нас очень серьёзный мужчинка... можно сказать, специфический — ему сплошь мерещатся неуставные отношения с гомосексуальным уклоном... и если он здесь тебя увидит — еще, чего доброго, стоп-кран сорвёт, чтоб провести дознание на предмет совершения с тобой половых сношений... точно сорвёт — от него не убудет! — «старший солдат» Паша тихо засмеялся, вспомнив, как месяц назад Толик, вернувшийся из увольнения, принёс пачку презервативов и, когда старший лейтенант заступил дежурным по дивизиону, Толик, зная, что старлей лично проверяет после отбоя все каптёрки и прочие подсобные помещения, презерватив перед отбоем, предварительно в него наплевав, бросил на пол в сушилке... и — полночи шло самое настоящее дознание: старший лейтенант, демонстрируя чудеса служенного рвения, дотошно выпытывал у дневальных, кто заходил в умывальную комнату, с кем заходил, во сколько, как долго каждый из заходивших там был и — самое главное — с каким настроением из умывальной комнаты выходил... словом, полночи бился товарищ старший лейтенант, желая вскрыть гипотетически совершенный в сушилке «акт мужеложства», и Пашин друг — младший сержант Вовка Беложиров, который в ту ночь был помощником дежурного и который был осведомлен, что это проделка Толика — в час тридцать сказал Паше буквально следующее: «если эта пизда с яйцами к утру не успокоится, утром я твоему Толику начищу ебало... шутник, бля... завтра комиссия будет, и мне нужно, чтоб дневальные с утра летали, как пчёлки, а они вместо отдыха хуйнёй в канцелярии маются — вспоминают всякую поебень... « Конечно, угроза эта — «начистить Толику ебало» — была пустой, потому что в дивизионе все знали, что салабон Толик для старика Паши был чем-то вроде друга-адъютанта, и Паша Толика в обиду никогда не давал, но Вовчик действительно в ту ночь был злой и на Толика, и на товарища старшего лейтенанта, которого он вгорячах назвал «пиздой с яйцами», — Паша, вспомнив этот случай, тихо засмеялся...
— Вон, Паша, вон... смотри — переезд! А вон дом... дом разрушенный! Скоро будет мой город! — Петька возбуждённо заёрзал на «военном ящике.
Разрушенным домом оказалась небольшая заброшенная будка путевого обходчика, промелькнувшая за дверью...
— А если... если наш поезд не остановится? — Петька с тревогой посмотрел на «старшего солдата» Пашу.
— Может, и не остановится — этого, Питюн, никто не знает... Мы и так полночи стояли на каких-то разъездах — я просыпался три раза, и все три раза мы стояли... да ты не волнуйся! — «старший солдат» Паша, перемещая ладонь вновь на Петькино плечо, улыбнулся. — Ну, проедешь дальше — ну, и что? Потом вернешься назад на поезде или на электричке... делов-то! Никуда, Питюн, дом твой не денется...
Слова «старшего солдата» Паши прозвучали веско и убедительно, и Петька, посмотрев на солдата Пашу с уважением, тут же успокоился. Действительно... он что — торопится домой? Нет, не торопится. Всё правильно Паша сказал: дом никуда не денется.
— Рома! — голос «старшего солдата» Паши прозвучал повелительно и властно. — А ну, глянь... сколько у нас там денег в заначке...
— Зачем? — отозвался с помоста «средний солдат» Рома.
— Питюну отстегнём, если он свою станцию проедет... на обратную дорогу денег дадим — да, Питюнчик?
Петька, зардевшись от гордости и удовольствия, что «старший солдат» Паша так за него беспокоится, молча кивнул. «Младший солдат» Толик спрыгнул с помоста.
— Что, Петя, уже приехал? — Толик стал рядом.
— Да. Но поезд может не остановиться, — проинформировал Петька «младшего солдата» Толика. — Садись!
Петька придвинулся ближе к солдату Паше, и Толик сел на ящик рядом с Петькой по другую сторону. Теперь на зелёном «военном ящике» они сидели втроем: Петька сидел
