спину позади ствола, на котором мы сидели. — Ой, прости меня! Я не хотела!В глазах её я вижу испуг. От испуга, думаю я, недалеко и до раскаяния, и протягиваю ей руки, прося помочь подняться. — Вам это зачтётся! — с какой-то угрозой в голосе произношу я. — А ты имей совесть, — оправдывается она. — И, будь любезен, приведи себя в порядок... Из-за твоей бесцеремонности мы, вроде бы, ещё раз их спугнули... Смотри! — Так вам это должно быть только приятно, — замечаю я, почёсывая ушибленную спину и не спеша занять место рядом с нею. — Ещё как! — соглашается она. — Так, может, их стоит припугнуть как следует? — Стоило бы... — Тогда я сейчас продемонстрирую вам сцену, от которой ваше сердце возрадуется... Они ещё не оделись? — Не спешат, вроде бы... — Тогда, пожалуйста, взвизгните по поросячьи! — Это зачем? — Сейчас увидите... Да погромче!Госпожа Жукова издаёт поросячий визг, я отвечаю на него собачьим гавканьем, а тот берег неожиданно оглашается сильными и дикими криками и завываниями...Госпожа Жукова чуть ли не падает со своего сиденья от смеха и, одной рукой указывая на тот берег, а другой — на место рядом с собой, произносит: — Смотри, смотри! Как они вдруг засуетились!Сев на прежнее место и снова обняв её за плечи, я тоже не без удовольствия наблюдаю, как господин Жуков спешно напяливает на себя сюртук, а моя маман безуспешно пытается справиться со своими панталонами и чулками... — Пожалуйста, дорогая, побыстрее! — торопит он её, протягивая ей руку. — Да оставь ты всё это здесь, вставай, и бежим отсюда!Она так и поступает: кидает в сторону бельё, сует ноги в туфли, встаёт и спешит вскарабкаться наверх.Всё туловище моей соседки продолжает стрясаться от гомерически-истерического смеха. У неё нет даже сил, чтобы отмахнуться от моих поцелуев. Но придя в себя, она вновь принимает неприступный вид и заявляет: — Спасибо тебе, конечно, за эту потеху, но всё же знай соё место. — Не хотите ли оказаться на том берегу, чтобы на месте представить себе, что и как было, и может быть найти какие-то трофеи? — А что, тут можно перейти? — Можно, но только надо разуться... — А что, это хорошая мысль. Иди-ка вперёд, я посмотрю, и если здесь мелко, то последую за тобой.Я снимаю обувь и носки, засучиваю штанины и вброд переправляюсь на тот берег, ... не замочив даже коленей. Она через некоторое время следует за мной, в одной руке держа туфли с чулками, а другой поддерживая подолы платья и нижних юбок так высоко, чтобы не замочить их. — Не смей глазеть на меня! — приказывает она.Я и не думаю её слушаться, пожирая своим взором её обнажённые голени. И даже имею наглость сказать, протягивая ей руку, чтобы помочь выбраться на берег: — Какая жалость. Что тут чуть-чуть не поглубже. А то бы я имел возможность насладится видом ваших коленок! Представляю, какая это прелесть!.. — Откуда у тебя, скажи на милость, такая... Даже не знаю, как выразиться... Слова не могу подобрать... — Теперь, — отвечаю я, — посмотрев вместе с вами на всё, что здесь было, могу предположить, что весь в свою маман... — Ну, а моя мать, уверена, была совсем другой, раз я в неё... Здесь, что ль, они изволили быть?И кидается навзничь на сильно помятое ложе из скошенной травы. Я преклоняю рядом с ней свои колени и, не смея и не имея предлога чтобы дотронуться до неё, но испытывая такое желание, с готовностью подхватываю эту тему: — Точно, здесь... Представляю, какое удовольствие они тут друг от друга получали, а мы, изверги, их спугнули... — Откуда тебе это знать? Молокосос! — В медицинских книжках, которые я здесь успел прочесть, — а хозяева имения врачи, — я узнал, что испуг, испытанный во время интимной близости, может так негативно повлиять на мужчину, что он превратится в импотента. Вы не боитесь, что это
